- Вина моей дочери только в том, что она стала женой боевика, - сказала в интервью нашему корреспонденту в Стамбуле Сацита Сайдулаева, которая вместе со своей дочерью находится в лагере чеченских беженцев.
Сацита и Сильва - мать и дочь. Уже более двух лет они нелегально находятся в Стамбуле вместе с другими чеченскими беженцами. Живут одной общиной - около двухсот человек под одной крышей. Полгода назад, когда мы познакомились, они назвали только свои имена (я - русская, они - чеченцы, идет война). И лишь по прошествии долгого времени захотели рассказать о своем прошлом. Потому что молчать уже не было больше сил.
Встречаемся на автобусной остановке. Они идут навстречу в длинных мусульманских платьях и платках. Такие традиционные одежды в Турции настолько привычны, что на них никто не обращает внимания. Впрочем, голову вслед этим женщинам все же поворачивают, потому что взгляд у них особенный. Закрытые женщины в Турции так не смотрят, у них во взгляде покорность, здесь - вызов. Подходим к мечети, где располагается их вынужденное жилище. По пути обмениваемся ничего не значащими репликами.
Комната, в которой они живут, настолько мала, что и комнатой ее назвать трудно. Несколько метров, отделенных фанерной перегородкой, ковер советских времен, оставшийся, очевидно, от прошлой жизни. Кровати из досок напоминают полки старинного купейного вагона.
- Вот и живем, как в вагоне, в постоянном ожидании того, что тронемся с места и отправимся домой. По вечерам не ложимся спать до трех ночи. А как заснуть? Вместо стенки - фанера, все слышно. Дети плачут, соседи за стенкой шушукаются, перемалывают последние новости. Тревога, помноженная на годы, не дает спать и заставляет думать, думать, думать. Вы первая русская, которая пришла сюда. Мы решили общаться. Сознательно. Потому что поняли, что терпеть больше нет сил.
Оглядываюсь вокруг, в глаза бросается фотография очень красивой женщины.
- Это я в 83-м году, - улыбается Сацита. - Худющая была, 52 килограмма - не то, что сейчас. Работала за всех, с восемнадцати лет везла на себе всех своих братьев и сестер. У меня всегда были деньги, я никогда не пряталась и не жила на подаяния, как сейчас. Тогда в центре Грозного купить квартиру было очень тяжело и дорого. Я наскребла денег и купила квартиру в очень престижном месте, прямо напротив президентского дворца. Только сделала ремонт, обустроила, месяца не прожила - началась первая война. Дом разбомбили в 1995 году, когда боевики оставили город... Тогда приехали бригады с Украины и начали восстанавливать все заново. Каждый день я ходила на стройку и смотрела, как растет наш новый дом. Ждали, что к новому году заселимся. Потом войска снова вошли в Грозный, и дом разбомбили полностью. Больше этого места я не видела. В Грозном жить стало невозможно, и мы поехали в село к брату.
Сильва - ее дочь, очень похожа на мать в молодые годы: то же лицо, те же зеленые глаза. В комнате нет мужчин, поэтому, немного подумав, Сильва снимает платок. Абсолютно седые волосы.
- Почему ты седая?
- Спросите лучше, почему я еще живая...
Сацита спешит на помощь дочери:
- Седая она стала, потому что полюбила, а любовь не разбирает кто ты - белый или красный. У них было чувство, я знаю. Парень он был видный.
- А кто был ее суженый?
- Арби Бараев.
-Тот самый Арби Бараев?!
Чтобы успокоиться, Сацита достает из холодильника воду.
- У нас на Кавказе у каждого в холодильнике обязательно должен стоять кувшин с ледяной водой. Все холодную воду пьют.
Через несколько секунд без сантиментов Сацита рассказывает свою историю.
- Они вместе всего четыре месяца прожили. Потом его убили. Как только труп Бараева предали земле, нас сразу же взяли под наблюдение. Поставили блокпост прямо напротив нашего дома, а БТР направил свои дула прямо на наши окна. Мы уже поняли, что жизни здесь не будет и этим дело не кончится. Я продала последнюю постель, и мы тайно уехали. То, как уезжала, - отдельная история. Сначала отправила дочку, сама окольными путями, минуя посты, вышла из села и приехала в Серноводск. Там уже злые языки слух пустили, что в этом доме живет жена Басаева. Откуда взяли Басаева - не знаю. Пришлось ехать дальше. Вот так, на перекладных, добрались до Турции. Если бы всего этого не случилось, мы, может быть, смогли бы уехать к нашим родственникам на Алтай или в Москву, но все сложилось по-другому.
Сильва задумалась о прошлом, но через пару секунд, кинув матери пару слов на чеченском, отправляется хлопотать по хозяйству. Сацита тяжело вздыхает - кажется, что она становится старше лет на десять.
- Несколько дней назад звонила мне из дома сестра. Говорит, что страшно там жить. Засыпают и не знают, проснутся живыми или нет. Раньше, в начале войны, русские убивали чеченцев, а теперь чеченцы друг друга убивают... Началось самое страшное, что только можно себе представить, - кровная месть. Половина чеченцев сотрудничают с федералами, половина - с боевиками. Каждый гнет свою линию, не думая о простых смертных. Могут придти люди в масках, забрать тебя - и все. А кто это был - свои или чужие - поди разберись. Даже если все уйдут, оставят чеченскую землю, резня будет. У чеченцев кровная месть на века.
- А теракты, которые совершают чеченские вдовы - тоже кровная месть?
- Вдовы сейчас готовы на все. Шахидки, как вы их называете. Одна из первых девушек, которую я знала, - Хава Бараева. Каждый раз, когда она проходила мимо нашего куяна (квартала), я всегда смотрела ей вслед и думала: "Такая смирная, тихая, воспитанная". Потом до меня дошли слухи, что она взорвала себя...
- От камикадзе больше всех страдают мирные люди.
- Вы правы, но и от войны тоже страдают мирные люди. Посмотрите на меня. Я никогда в жизни в руках оружия не держала, а со мной как с военной преступницей обращаются. Я скрываюсь. А от кого? Почему? Я всегда хотела стать исторической знаменитостью, но судьба посмеялась надо мной. Может, в этом и есть мое предназначение - страдать?
- Как вы тут живете?
- Поверьте мне, в Турции цыгане живут лучше, чем мы. Чтобы прокормить себя, продаем на базаре старые вещи, которые по ночам доводим до ума. Что можно выручить с продажи старых вещей? Копейки! На эти копейки и живем. Покупаем еду. Себя я во всем ограничиваю: дочь перенесла такую травму, поэтому стараюсь все для нее сделать, чтобы и по поводу одежды, и по поводу еды она никому не завидовала.
Даже в сентябре в Стамбуле термометр показывает около 30. При этом в мечети, где живут чеченские беженцы, нет горячей воды, практически не работает канализация.
- Но говорить плохо о турках я не могу. Они нам ничем не обязаны. Мы нелегально перешли границу и оказались здесь незваными гостями. Хорошо, что устроили нас, дали кров, не дают умереть с голоду, приносят нам еду. На мусульманские праздники всегда дарят деньги. Вчера привезли двести миллионов лир, разделили на всех, получилось по три миллиона каждой семье. Люди были так счастливы!
- Что мешает вернуться домой - в Россию?
- Как же мы вернемся? Мы с дочерью для россиян стали врагами. Когда труп Бараева предавали земле, снимали телевизионщики, которых было много. Кто-то из них, несмотря на мои протесты, успел захватить наши с дочкой лица. Теперь на протяжении двух лет при каждом новом теракте показывают эти старые кадры, и каждый раз нас выдают за террористок. Как же после всего этого поехать домой? Сначала я хотела бы через суд снять все обвинения в наш адрес, утвердиться в своей неприкосновенности, а потом уже и о доме думать.
После традиционного угощения, которое во время нашей беседы незаметно приготовила Сильва (я - гость, без угощения нельзя), Сацита проводит меня по узким улочкам Стамбула к автобусной остановке. Останавливаясь на подъемах, тяжело дышит:
- Ноги отекают, может, воды много пью, а может, почки. Да и какое тут здоровье. Уже два года длится этот кошмар: у себя на родине мы лишние, здесь, в Турции, тоже никому особо не нужны. Большего наказания, чем мы сейчас имеем, придумать нельзя. Ни прошлого, ни будущего. Почему я не могу жить у себя на родине? Думаю, думаю. Каждый день эта боль убивает меня, пожирает мою душу.
Я уезжаю. Напоследок Сацита отдает мне несколько листков бумаги, вырванных из обычной ученической тетради, - письмо федеральным властям, в котором просит помочь им с дочерью вернуться домой. Процитирую лишь небольшой отрывок (орфография и стиль сохранены):
"В Европу мы ехать не хотим (как говорится, хорошо там, где нас нет), хотелось бы вернуться на Родину, но мы брошены на произвол судьбы.
Это не может так продолжаться. Помогите нам, подайте нам дружескую руку... Я готова предстать перед любым судом в защиту своих прав и честности.
Сацита Сайдулаева.
Сентябрь 2003 год. Стамбул"