Лавина символов Стругацкого

Стругацкий написал очень грустную книгу. Живой классик, вместе с братом и соавтором (Аркадий Стругацкий умер в 1991 году), боготворимый научно-технической интеллигенцией, лауреат всевозможных премий в год своего семидесятилетия рассказал, какой все это далось ценой - премии, миллионные тиражи, признание... Ужасной.

Стругацкий пишет подробный исторический комментарий к основным повестям писателя "братья Стругацкие", сокращенно - АБС, раскрывая, как и при каких обстоятельствах эти вещи сочинялись и с какой кровью пробивались в печать.

В книге приводится жутковатый по выразительности документ - постраничные замечания редакции о языке повести "Пикник на обочине". Замечания расположены на восемнадцати страницах и разнесены по разделам: "Замечания, связанные с аморальным поведением героев" (93 штуки), "Замечания, связанные с физическим насилием" (числом 36), "Замечания по вульгаризмам и жаргонным выражениям" (251). Ругаться, драться, "опрокидывать стаканчик", "жрать", "бибикать" так же, как и шутить, смеяться, да в общем и жить, по мнению навсегда напуганных редакторов, было непозволительно. Отвратительно, конечно, но в общем уже знакомо. По другим мемуарам и комментариям. И если бы книга исчерпывалась только этим, она представляла бы интерес лишь для верных поклонников Стругацких да историков советской литературы. Но Стругацкий движется дальше и глубже, как всегда оказываясь еще и философом.

Рассказывая о том, как в годы перестройки ему хотелось поведать восьмилетнюю историю публикации "Пикника", назвать "ненавистные имена", поиздеваться над "трусами, дураками, доносчиками и подлецами", сохраняя при этом дистанцию и иронию, Стругацкий вдруг признается читателю и себе: повествование о тогдашних мытарствах сегодня безнадежно устарело, ненависть перегорела, сведение старых счетов глупо. За признанием встает и сомнение - да имела ли смысл вся та страшная борьба со злом (которое и рука-то не поднимется написать с большой буквы, до того ничтожным оно было), если спустя каких-то десять-двадцать лет никому эта борьба уже не интересна? Вопрос остается открытым. И, возможно, именно об этом и стоило поговорить с писателем Илье Стогову, которому принадлежит идея составления этой книги, но отчего-то не пришло в голову ничего лучшего, чем спросить у пожилого писателя в завершающем "Комментарии" интервью, какова роль женщин в его жизни и как он относится к смерти. Стругацкий, абсолютный атеист, отвечает на бестактные вопросы мужественно и честно: "Смерть - это очень просто. И очень печально".

Жозе Сарамаго. Год смерти Рикардо Рейса. М., "Махаон", 2003.

Роман португальца-нобелиата - мощная, водная стихия, обрушивающая на читателя потоки метафизических рассуждений, наплывы ветхозаветных символов, причудливую языковую игру, многоступенчатые культурные ассоциации, отзвуки десятков голосов - от Вергилия до поэта Луиса де Камоэнса, от Данте до Борхеса, чьи тени так и носятся над разверзшимися хлябями фантазии Сарамаго.

Впрочем, за фантасмагорией вырисовывается достаточно членораздельный сюжет. В центре романа - "тихий город на широкой реке со славным историческим прошлым - Лиссабон". По его улицам и площадям, омываемым дождями, бродит только что приехавший сюда доктор Рикардо Рейс. Планы доктора неопределенны, цели не ясны, он живет в дорогом отеле, ужинает, заигрывает с горничной и читает центральные газеты, с помощью которых автор создает исторический фон. На дворе 1936 год, в Европе не спокойно, в Португалии возродились надежды на пробуждение нации... Из газет доктор узнает о смерти португальского поэта Фернанда Пессоа, посещает его могилу, а после этого сам покойный Пессоа неоднократно навещает доктора, ведя с ним пространные, иногда метафизические, а иногда вполне прозаические беседы.

Пессоа - знаменитый португальский поэт, умерший в 1935 году. Напечатанные в приложении к роману стихи Пессоа о бренности красоты, любви и силы, о дыхании смерти, осеняющем все живое, - как нельзя лучше подходят к "призрачному" содержанию романа.

Ведь Пессоа сочинял не только стихи, но и персонажей, которым придумывал биографии, и писал за них не так, как он сам. Как обнаруживается в конце романа, Рикардо Рейс - тоже один из фантомов поэта, в компании со своим творцом доктор и покидает роман Сарамаго. Два призрака в роли центральных персонажей - такого высокая литература, пожалуй, еще не знала. Фантастика прорастает сквозь реальность без извинений и оказывается более убедительной, чем вся та жизнь, которая происходит за спиной несуществующего героя.

Лин Ульман. Прежде чем ты уснешь. М., "Слово", 2003.

Еще один роман из области реальной фантастики - литературный дебют Лин Ульман, дочери режиссера Ингмара Бергмана и актрисы Лив Ульман.

Главная ее героиня, двадцатилетняя, а к концу романа двадцативосьмилетняя Карин Блум, с детства обожает придумывать небылицы. Она повествователь, от нее мы и узнаем историю ее слегка безумной семьи. Что здесь правда и что выдумка понять невозможно.

Как в густо населенной коммуналке, в романе сталкиваются мать Карин - Анни, неотразимая женщина с легким "приветом", возлюбленные Анни, отец, бросивший Анни, но по-прежнему любящий дочек, старшая сестра Карин Жюли, несколько раз пробовавшая покончить с собой и мучающая мужа приступами ревности, ее сын Сандер, наконец, сама главная героиня, которая с головой бросается в одно любовное приключение за другим.

Приятели Карин один странней другого. Карл, например, после того, как девушка, несмотря на предостережения, сняла с него сапоги, неожиданно превратился в макрель, бьющую по кровати двумя большими и семью маленькими плавниками. Рыбка потребовала воды и поселилась в прозрачной пиале... Фантастика у Ульман в отличие от Сарамаго не касается основ бытия, это не мистика, а ворвавшееся в обыденность чудо, детски веселое и смешное. Критики не случайно назвали роман Ульман "Пеппи Длинныйчулок": вариант детям до шестнадцати запрещено "- ее худенькая героиня и в самом деле напоминает подросшую хулиганку Пеппи.

Хочется верить, что роман Ульман переведен в 30 странах мира не только из-за имен ее родителей. "Прежде чем ты уснешь" и в самом деле хорошо написанная, в один глоток проглатываемая история - обжигающе искренняя.