Махина российской власти замерла. Давно уже, со времен кончины
Леонида Брежнева и воцарения Юрия Андропова, мы не наблюдали такого состояния: все рычаги управления сведены в одно место, ясно, что нужно что-то делать, но неясно что именно.
То есть общие цели, конечно, ясны были и тогда, и теперь. Тогда - сохранение могущества страны, наведение в ней порядка и определение какой-то новой стратегии движения вперед. Сегодня почти то же самое - возрождение могущества России, наведение в стране порядка и определение какой-то новой стратегии движения вперед, не исчерпывающейся очевидным и уже достигнутым, то есть развитием рынка и института частной собственности.
Юрий Андропов решил начать с очевидного - с наведения порядка как такового, а именно с того, чтобы заставить низы вовремя приходить на работу и заниматься на ней делом, а не праздным времяпрепровождением, и заставить верхи перестать воровать (дело Щелокова).
Неясно, чем бы завершилась, выражаясь сегодняшним языком, борьба Андропова с коррупцией, проживи и провластвуй он больше отведенного ему природой срока, но его попытка навести порядок внизу потерпела скорое и сокрушительное поражение. Выяснилось, что даже техническая инфраструктура страны не приспособлена к желанному и, казалось бы, такому естественному положению дел, когда все приходят на работу вовремя. В Москве, например, пропускная способность метро оказалась недостаточной для того, чтобы все в нужный час прибыли к месту службы. Гигантские людские пробки заблокировали благой порыв власти и желание ее подчиненных не оказаться среди прогульщиков.
Хаос, казалось бы царивший в низах общества, был особым образом устроенным и естественным порядком. Просто порядком, не контролируемым сверху. И сугубо административные импульсы, посылаемые из Кремля и со Старой площади, не могли этот порядок изменить. Они могли лишь разрушить его, не создав никакой новой упорядоченности.
Приведение в чувство политической системы России, осуществленное не без циничного мастерства в 2003 году, безусловно, снизило уровень энтропии в верхнем слое этой системы, создав желаемый эффект повышения управляемости бюрократическим механизмом. Особый блеск этой операции придал тот факт, что эффект был достигнут умелым сочетанием верхушечных микрорепрессий и перевода недовольства низов реформами в позитивное голосование за тех, кто эти реформы то ли остановит, то ли перереформирует.
Но электоральный успех, основанный в решающей степени на учете интересов низов общества, не привел - по крайней мере пока - к какому-либо удовлетворению этих интересов. Стихийно сложившийся порядок жизни внизу остался тем же, что и был. Примеров тому - множество. Введение обязательного автострахования, о чем сейчас много пишут, привело (совсем как в метро при Андропове) лишь к очередям у постов ДПС и касс страховых агентств. Отмена 5-процентного налога с продаж - к тому, что налог этот перестал поступать в бюджет и остался у продавцов, а не уменьшил цены для покупателей. Снижение на 2 процента НДС - ровно к тому же. Даже победа одной партии на выборах, вопреки известному убеждению наших граждан, что одну партию легче прокормить, чем две или три, - вылилась в увеличение, а не уменьшение численности думской номенклатуры, служение которой избирателю теперь ему же обойдется дороже. Но апогеем бессмысленного вмешательства в стихийный порядок стало желание новой Думы законодательно установить единый день встречи выпускников вузов и школ. Дальше, надо думать, будут установлены единые дни рождения, свадеб и похорон для всей страны. Воистину коллективная глупость страшней глупости индивидуальной. И если ради подтверждения этого нужно было получать конституционное большинство в Думе, то приходится лишь сожалеть об утерянном плюрализме глупостей.
Зато министры наши не коллективисты, а сугубые индивидуалисты. Какого не послушай, особенно если он отчитывается перед Президентом, народу живется все лучше и лучше: на 4 процента, на 5, на 7, даже на 14! А все оттого, что все министры разделились на три группы. Первая - те, кто знает, что в новом Правительстве им не работать. Эти заняты озеленением уже давно отстроенных для себя запасных аэродромов. Вторая - те, кто еще собирается побороться за свое кресло. Они как раз и являются главными доносчиками все растущих и растущих цифр благополучия. И все поддакивают Президенту. Третьи уверены, что в Правительстве останутся. Эти ведут себя скромно, больше молчат.
Вообще хочется заснуть и проснуться уже после 14 марта - дабы увидеть в нашей политической жизни нечто большее, чем скуку. Ибо вряд ли мы услышим в оставшиеся до 14 марта недели яростное столкновение программ и идей, исходящих от кандидатов на президентский пост. Публичная политика замерла. Может, она оживет к апрелю-маю?!
Между тем стихийная жизнь общества продолжается. Отголоски этой жизни доносятся и до политических высот. Решивший окончательно стать системным политиком Дмитрий Рогозин замирился с пытающимся быть несистемным, то есть стихийным, Сергеем Глазьевым. Вернее - смирился Глазьев. А что ему делать, если без организации, даже и будучи утвержденным кандидатом в президенты, он ничего сделать не сможет. Миновали времена, когда антиноменклатурный пафос раннего Ельцина вербовал ему сотни бескорыстных помощников. Советская интеллигенция могла позволить себе ходить на митинги и колебать пьедестал власти, ибо, несмотря на дефицит и очереди, аккуратно два раза в месяц получала зарплату в кассе. Сейчас за зарплату нужно работать, а за подвижничество - платить. Рынок, как и мечтали, все расставил на свои места.
Если власть, сосредоточившая в своих руках все рычаги управления, не сделает некоторых радикальных шагов, общество интеллектуально погибнет в болоте бездуховности и безыдейности. И один из главных таких шагов очевиден - это стимулирование роста демократии снизу, там, где она более всего нужна и менее всего наблюдалась в последние годы. Просто потому, что там, внизу, шла борьба за выживание. Эта низовая демократия нужна не для демонстрации в ПАСЕ или на переговорах с американцами, а просто потому, что теперь без нее нельзя не то что двигаться вперед, но даже и стоять на месте.
Президент может по одному вызвать всех своих министров. А каждый министр - всех своих заместителей. А те - начальников департаментов. Но далее - цепочка прерывается, связь глохнет, общество отрывается от правящего слоя, а точнее - правящий слой от общества. И получается, что аппарат управления есть, а управляет он в лучшем случае самим собой. Да и то если команды сверху не противоречат инстинктам тех, кто его составляет.
Ведь и сам аппарат - это тоже часть общества. Просто лучше других обеспеченная, но оттого не перестающая жить по законам упорядоченного своими интересами хаоса.