Начало было удачным. Продолжение - достойным. В театр на Трубной площади стали ходить семьями - на спектакли, не раз признававшиеся "гвоздями сезона", и не только. В этих стенах собирались отметить юбилеи Булата Окуджавы, Марии Мироновой и Михаила Глузского, послушать Сергея Никитина и Елену Камбурову, увидеть на сцене Алексея Петренко, Сергея Юрского, Людмилу Гурченко...
Накануне юбилея о театре и о себе рассказывает художественный руководитель "Школы современной пьесы" Иосиф Райхельгауз.
- Иосиф Леонидович, вы начинали в Театре им. Станиславского в компании двух своих коллег, которые ныне стали мэтрами. А вы сами за собой не замечаете "мэтризма"?
- Вы имеете в виду Васильева и Морозова? Это мои товарищи, однокурсники, у каждого из нас звание народного артиста, все трое - профессора, каждый имеет своих учеников. Но я на своей визитной карточке и на афишах не пишу свое звание, мне неловко. Мне смешно, когда мои коллеги выписывают - "Лауреат государственной премии". Недавно я писал письмо одному продюсеру из Америки и раздумывал, как бы посолиднее его подписать. И придумал: "Иосиф Райхельгауз, лауреат Государственной премии Турции". Что вы смеетесь, у меня есть разные награды, и среди них, на самом деле, - Государственная премия Турции...
- Что для вас театр: реализация каких-то мечтаний, удовлетворение честолюбия, жажда успеха или просто удовольствие?
- Театр - это моя работа, это удовольствие, это одна из граней жизни. Но это далеко не вся жизнь. Я не преувеличиваю значение театра ни в своей жизни, ни в жизни общества. Я вполне мог бы заниматься другим делом.
- Например, работать сварщиком, как в молодости?
- Сварщиком, шофером, строителем, - есть много замечательных мужских профессий. Кстати, я часто даже испытываю чувство неловкости, что работаю в театре и показываю зрителям спектакли, от которых сам, мягко говоря, не в восторге... Что вы удивляетесь? Мне действительно редко нравятся мои спектакли. И чужие редко нравятся.
- Чужие понятно, но свои - они же как дети!
- Дети... Если ты к детям относишься трезво, то видишь, что твой ребенок ленив, малообразован и успевает гораздо меньше, чем соседский. А если у тебя глаза закрыты, то здесь уже помочь трудно.
- Можете ли вы назвать составные части "лиры" режиссера Иосифа Райхельгауза?
- Я могу сказать, из чего состоит наш театр. Прежде всего, мы понимаем, что это русский драматический театр, который существует по принципу театр-дом. Здесь есть постоянная труппа, репертуар, предсказуемость жизни. Второй принцип - мы берем артиста только в том случае, если он нужен театру. Третий принцип заложен в самом названии - "Школа современной пьесы". Мы отдаем предпочтение только российской, и только что написанной пьесе. И желательно, чтобы она была у нас поставлена вообще в первый раз. Стараемся делать репертуар эксклюзивным. Бывают, конечно, исключения, но редко. "Чайка" Чехова стала исключением. Я поставил "Чайку" в Америке и привез сюда кассету. Показал артистам, а они говорят, давай, сделай с нами. Вот я и сделал...
- Современная пьеса - широкое понятие. Есть, например, Максим Курочкин или братья Пресняковы, а есть и ваш любимый Славкин. Что вас должно зацепить в драматургии, чтобы вы взяли именно эту пьесу?
- Должна зацепить тема. Я могу смотреть античную трагедию в постановке гениального Штайна, - море крови, лирика, истерика, огромнейший размах сцены в Театре российской армии... Но это не имеет никакого отношения ко мне. Мне хочется, чтобы спектакли нашего театра соотносились с реальной жизнью зрителя. И для меня не важно, сколько лет автору или как давно он пишет. Так получилось с Евгением Гришковцом: оказалось, что все им написанное очень близко и нам, и нашему театру.
- Вам никогда не сидится спокойно. Остальные режиссеры мирно ставят спектакли, а вы вечно норовите заварить какую-то авантюру: то поэтические вечера, то "баечные" посиделки...
- Мне хочется, чтобы зрителю в театре было интересно. И люди, которые ходят к нам все пятнадцать лет (а я вижу своих зрителей), знают, что плохо не будет. У нас ведь есть вечера с необъявленной программой. Например, "Вечер театральной байки" или вечер "Стих и я". (Это можно читать и как "стихия".) А раз стихия, значит, выйдут наши артисты: Альберт Филозов, Сергей Юрский, Володя Качан, Володя Стеклов, Таня Васильева, Ира Алферова, Саша Гордон, Лев Дуров, я сейчас боюсь кого-нибудь пропустить.
- Или выйдет Иосиф Райхельгауз и споет романс на украинском языке...
- Да. Мы тут с Гордоном сравнительно недавно спели вместе, и нас показали по каналу "Культура". Это, конечно, шутка, но я считаю, что надо все делать для того, чтобы люди в театр приходили для удовольствия.
- Давайте возвратимся к вашим спектаклям. Некоторые из них идут уже больше десятка лет. Не устаревают?
- Пятнадцать лет у нас идет спектакль "Пришел мужчина к женщине". Спектакль "А чой-то ты во фраке" идет лет двенадцать. В конце прошлого сезона мы съездили в Америку на гастроли, проехали очень много городов: Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорк, Бостон, и везде зрители прекрасно их принимали. Сейчас муниципалитет Чикаго пригласил нас с чеховской "Чайкой". Есть спектакли, которые играются много лет и должны играться. А есть спектакли, которые я хочу снять, но мне кассиры говорят, что зрители все время про них спрашивают...
- А для вас важен финансовый успех?
- Конечно. Театр работает для зрителей. Я уважаю своих коллег, которые говорят, что зрители им мешают, зрители глупые, они ничего не понимают, у них низкий вкус. Многие считают, что работают не для зрителей, а для выдающихся театральных критиков. Но это несерьезно. Правда, мои коллеги в основном недолюбливают критиков, что справедливо.
Многие мои коллеги считают, что работают не для зрителей, а для выдающихся театральных критиков. Но это несерьезно.
- Бывает ли, что зрители не принимают ваши спектакли?
- Зрители могут не понять спектакль и не принять его. Могут понять, но при этом отвергнуть. Могут огорчиться. В этом виновен театр. Даже когда театр прав, зритель не виноват.
- А у вас никогда не было, чтобы вы пошли поперек себя? Наступали бы себе на горло, старясь быть более понятным зрителю?
- У меня есть внутренний критерий, почти бытовой. У меня замечательная мама, которой уже семьдесят с лишним лет. У меня есть две дочери. Одна совсем взрослая, другая в восьмом классе. У меня есть жена. И вот когда я что-то делаю, я думаю: стыдно будет им показать или нет? Если то, что я делаю, я могу показать и немолодой маме, и дочке-восьмикласснице, то это нормально для любого зрителя. А если я сделаю что-то такое, что мне не хотелось, чтобы они видели, значит, лучше, чтобы этого не видел никто. Поэтому у меня нет постельных сцен.
- Иногда ваш театр все-таки называют антрепризным. Почему?
- Потому что кроме актеров, которые работают в нашем театре и получают зарплату, здесь довольно много артистов, которые еще чем-то заняты. Например, Александр Гордон ведет телепередачи. Лев Дуров возглавляет Театр на Малой Бронной. Сергей Юрский выпускает семитомник литературных произведений. Виктор Шамиров ставит спектакли в разных театрах. А в то же время штатные артисты, такие как Татьяна Васильева, Альберт Филозов, Володя Качан, Ирина Алферова в свободное от театра время ухитряются играть огромное количество антреприз и сниматься в кино. Поэтому возникает ощущение, что они "везде". Но что делать, сегодня такая жизнь.
- Вы - сторонник театра-дома. Не мешают ли близкие, домашние отношения работе?
- Я не сказал бы, что мы как-то близко общаемся вне театра. Например, у нас с Васильевой дружеские отношения, но она у меня дома была один раз, а я у нее - ни разу. Филозов - мой товарищ, у нас дачи рядом, но мы очень редко вне театра что-то делаем вместе. Это нормально. А в театре мы близки, доверяем друг другу.
- Вы назвали свою книгу "Не верю". Часто вам приходится в театре и в жизни не верить?
- Приходится, к сожалению. Хотя хочется верить. "Не верю" - замечательная реплика Станиславского, и я действительно назвал так свою книгу. Как писатель я очень тщеславен, и мне нравится, что книгу читают, что она продается в магазинах, что ее будут переиздавать... Мне приятно, что и вы ее читали...