Из всей пьесы Островского Чусова извлекла один, но зато самый страшный сюжет и разработала его с предельной резкостью. Визуальный мир ее "Грозы" придуман "бумажным архитектором" Александром Бродским: унифицированное урбанистическое пространство задраенных окон и арматур, ограничивающее сценическую среду с трех сторон, образует огромный "дом" Кабанихи. Дом, похожий на тюрьму, только очень цивилизованную, чистенькую, стерильную. По ее галереям бродят девушки-Дуняшки, только что перекочевавшие из сочинений Кирилла Серебренникова. Они - ужас и "охранка" дома, три навсегда приговоренные к бесплодию ведьмы, ничтожный "хор" русской трагедии.
Трагедия у Чусовой начинается с милой семейной картинки: Кабаниха - энергичная и исполненная ханжества хозяйка в исполнении Елены Яковлевой - в окружении чад и домочадцев читает фрагменты "Домостроя", нравоучения о правилах хорошо организованной семьи.
Тоненькая Катерина Чулпан Хаматовой - смятение и ужас этого "дома". Она ползает по стропилам и перекладинам и все норовит упасть с них. Ее актерская формула - тотальный срыв, пластический и акустический. Поначалу трудно понять, что происходит с этой странной строптивой девочкой, говорящей сиплым, прокуренным голосом. Она курит сигаретки и ползает по стропилам, точно непокорная арестантка в тюрьме строгого режима.
Удивительно, как в "Современнике" оживает женский бунтарский ген. Тридцать лет назад им была инфицирована инженю Марина Неелова, нетерпимо отвергающая правила существующего мира. Нынешняя бунтарка Чулпан Хаматова - Катерина является в спектакле точно из фильма "В стране глухих": немой истерзанной девочкой, прячущей свой бунт под маской домостроевской покорности. Но мы уже догадываемся, что ничего хорошего из этой улыбки не выйдет: она образует на ее лице предательскую личину, за которой - ужас анархии. В программке "Грозы" буква "о" так и отмечена особым знаком анархии. Чусова рассказывает историю Катерины как историю анархической любви, которая разрушает всякий домостроевский порядок Кабанихи. В ее сочинении ничего помимо этой идеи не существует.
Ей не хочется подробно размышлять об отношениях Кабанихи и Дикого (актер Владислав Ветров, только что сыгравший Ставрогина в "Бесах", здесь незаметен так же, как все остальные мужские роли), о том, что представляет собой провинциальный гений Кулигин (Александр Олешко, который по неведомой в спектакле логике играет местного изобретателя жалким, закомплексованным геем, кидающимся в объятия всех мужчин). Эпизодическими лицами проходит в спектакле Кудряш (Дмитрий Жамойда), Тихон (Максим Разуваев) и Борис (Юрий Колокольников).
Сын Кабанихи Тихон - собирательный образ всех мужчин этой женской тюрьмы, жалкий, подавленный материнской заботой недотыкомка. Он отражает мужской тип, ставший притчей во языцех современной российской жизни. Собственно, о мужчинах чусовского спектакля говорить нет особой надобности. Даже Борис - предмет истовой страсти юной Катерины - не более чем фетиш ее разгоряченной страсти, апогей которой - любовный танец, исполненный на голубятне среди настоящих голубей (привет спектаклям Анатолия Васильева "Плач Иеремии" и "Первый вариант "Вассы Железновой").
Вообще детали поэтической структуры "Грозы" Чусову совсем не интересуют. Ей - юному адепту театрального нового фронта - важнее рассказать историю о бессмысленно-разрушительной силе любви. Ее Катерина кажется не просто анархисткой, но патологической психопаткой, отмеченной печатью суицида. Ее страсть к Тихону является страстью к самоубийству. Нежные, исполненные поэзии слова Катерины о детстве в доме, о радости, о мистических видениях ангелов - эксгибиционистский лепет, болезненный бред, в котором отражается ее дикий, предельно немотивированный протест.
Отсутствие подлинных мотиваций, пожалуй, главное качество чусовского спектакля. Безумие Катерины, ее неврастенические причуды, ее сигаретки, артистические вспышки кажутся проявлениями скрытой болезни, диагноз которой не знает ни Островский, ни Чусова.
Чтобы объяснить синдром Катерины в русской жизни, Чусова вставляет в спектакль фрагмент сказки Островского "Снегурочка". Его разыгрывают по случаю возвращения Тихона. Снегурочку, девочку, чья любовь не вписывается в нормы человеческого мира, в этом импровизированном спектакле играет сама Катерина, чтобы потом - прямо на этой импровизированной сцене - прокричать о своей любви к Мизгирю-Борису.
Кабаниха уничтожена. Почти инсультная особа с поседевшими волосами она вместо Катерины читает ее знаменитый монолог "Отчего люди не летают?". Катерине остается только поддакивать и соглашаться, когда Кабаниха нежно и трепетно говорит об одном выходе - самоубийстве. Это центральная сцена спектакля: две женщины сидят на столе, и молодая заглядывает в лицо старой, чтобы понять, что делать дальше.
Смерть предназначена Катерине с самого начала. Мы не знаем, стоит ли сострадать Кабанихе, но Катерине сострадать не стоит точно. Ее суицидальная болезнь разрушает ее с первого мгновения, лишь случайно совпадая с любовной страстью.
Катерина - Хаматова обреченно и радостно движется к веревочной лестнице и взбирается по ней прямо на небеса. Чусовой наплевать, что до ее Катерины по такой лестнице взбирались множество актеров и актрис.
Ей важно, что Катерина - мученица неведомой страсти - восходит прямо к небесам вне всякой логики, игнорируя театральную и культурную память - лезет себе, и все.