- Слышали? В Минск вернулся из-за границы Василь Быков. - Говорит, глядя в дождь, попутчик. - Совсем больной...
Больной? В госпитале?... Но ведь приехал. Какое счастье! Так не хватало его живого голоса и слова. Что нового написал, пишет? Обязательно увижусь с ним, как только вернусь.
Не успела...
Побывала у него на квартире лишь на днях, в канун первой годовщины со дня смерти Быкова. Дверь открыла вдова писателя, Ирина Михайловна. Она только что вернулась с кладбища. Ходит туда каждый день. Весь год почти ни с кем не встречалась.
- Я так рада, недавно встретила Веру Семеновну, жену Адамовича, мы долгое время не виделись. Василь и Алесь очень дружили...
В кабинете ничего не тронуто с тех пор, когда Быков уехал в больницу. Те же книги, стол, листок бумаги на нем и даже ручка. Ирина Михайловна печатала на пишущей машинке то, что диктовал ей муж.
- Мы уехали за границу из-за того, что надо было подлечиться. Василь страдал очень. У него была сердечная астма. Позвали в Финляндию друзья. Согласились. Многие считали, что мы эмигрировали, да нет же... Просто болел Василь. Потом в Германию пригласили. И в Чехию... Жили очень скромно, как студенты. Он много работал. Писал свою "Долгую дорогу домой"... А вы не собираетесь в Москву? Передадите рукопись в издательство?...
"Долгая дорога домой" - так называется последняя книга Василя Владимировича Быкова. В ней - про все пережитое и переосмысленное в жизни заново.
До сих пор под Кировоградом стоит обелиск, на котором в числе погибших солдат высечена и его фамилия. Во время войны пришла в родную деревеньку Бычки, на Витебщину, матери и отцу Васи Быкова похоронка на сына, все как положено: "Погиб смертью храбрых". А он - жив! Живой да и все. Спросила однажды Василя Владимировича об этом: неужели ему никогда не хотелось вычеркнуть себя из списка павших?
- Все в жизни должно оставаться так, как однажды сложилось...
Василь Быков умирал столько раз с каждым солдатом на войне и после нее - и в "Альпийской балладе", и в "Дожить до рассвета", и в "Обелиске", и в моей любимой повести "Пойти и не вернуться", и в "Знаке беды" - что невозможно примириться с мыслью: больше он не вернется.
Вспоминаю, что как-то купила розы и поехала к Быкову домой, кажется, ко Дню Победы. Он стоял немного смущенный, высокий, худощавый, очень внимательный и спокойный. Быков уважал любого вошедшего в дом человека до абсолютного откровения с ним. Позвал в свой кабинет, указал на письменный стол, на котором лежал чистый лист бумаги.
- Борюсь с белым листом, - улыбнулся, -это все, что у меня есть. Умри, но пиши...
Отрылась дверь, и вошла жена писателя. "Василько, тебе надо принять лекарство..." - и подала баночку с пульверизатором. "После..."
Но после был жаркий летний день, когда мы его хоронили. От минского Дома литераторов до кладбища его провожали тысячи людей, растерянных и молчаливых. Он отдал нам свою любовь и книги. Быков одним из первых в Беларуси выступил за национальное возрождение. За развитие культуры народной, истинной, за восстановление права говорить и писать по-белорусски. И по-русски, но честно, откровенно - тоже. Что мы можем дать в минуты прощания ему?
Рядом со мною шла пожилая деревенская женщина в мужском пиджачке и с васильками. Плакала. Гудели, сигналили ему смельчаки из машин. Попытались милиционеры перекрыть дорогу - не удалось. Он прожил жизнь свободным человеком - и пробудил это чувство внутренней свободы и достоинства в других.
Шли эти три километра до кладбища, может, часа четыре, ослепнув от солнца в глаза. Когда наконец дошли - оно уже повисло над самой линией горизонта. В рядах траурной процессии встревоженно зашептались: "Как это? Хоронить после захода солнца?.." "Ничего, хоронят и ночью, - сказал кто-то, - лишь бы по-человечески...