Появление щукинского наследника на вернисаже в Пушкинском - сенсация. В течение нескольких лет Делок-Фурко подавал иски в суды разных стран, требуя компенсации за дедовское наследство.
Вернисаж в Пушкинском начался патетически. Директор музея Ирина Антонова и глава Федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой говорили об историческом значении момента - объединении дореволюционной части коллекции Сергея Ивановича Щукина с его последними художественными приобретениями, сделанными уже в эмиграции.
Слушать это было странно - в России Щукин составил выдающееся, уникальное собрание, впоследствии, в 1948 году, разделенное между Эрмитажем и Пушкинским. В него входили картины Моне, Ренуара, Сезанна, Ван Гога, Гогена, которых и до него собирали московские купцы-коллекционеры передовых художественных взглядов, а так же Матисса и Пикассо, которых он привез в Москву первым, еще до того, как эти художники были по-настоящему признаны у себя на родине. Как раз за покупку Матисса и Пикассо Александр Бенуа назвал коллекционирование Щукина подвигом. Потому что сам Сергей Иванович разрушительную, как тогда казалось, живопись новомодных французов понимал и принимал не вполне. Но, поддавшись азарту или фантастическому художественному чутью, или просто желая выделиться, все равно вывешивал у себя в особняке в Большом Знаменском их картины, к которым с трудом, но увлеченно привыкал.
А вот в эмиграции, в Париже, удалившись от активной коммерческой деятельности, пережив череду личных трагедий, оставив в России свое гениальное - две сотни настоящих шедевров - собрание, Щукин уже коллекционированием не занимался. Хотя есть легенда, что некоторые французские торговцы живописью предлагали ему картины бесплатно, лишь бы потом говорить, что этих художников покупал Щукин. Так что дар Делок-Фурко - 6 картин, купленных его дедом в эмиграции, уже никакого отношения к прославленной коллекции не имеет. 4 работы Анри Ле Фоконье и 2 картины Рауля Дюфи слишком далеки по художественному качеству да и по цене от шедевров, хранящихся в Пушкинском. Так что разговоры о воссоединении коллекции казались некоторой дипломатической натяжкой. Причина которой, впрочем, понятна.
Сергей Иванович Щукин еще в 1907 году, в ночь смерти первой жены, завещал свое собрание городу, точнее - Третьяковской галерее. Много позже, в эмиграции, когда он уже знал, что его собрание национализировано, написал новое завещание, по которому оставлял все свое имущество наследникам. Одним из них и считается сын его дочери Ирины Андре-Марк Делок-Фурко.
В 1993 году, когда картины из коллекции Щукина демонстрировались в Париже, Ирина написала Борису Ельцину письмо, где просила признать права наследников Щукина на коллекцию, признав ленинский декрет о национализации культурных ценностей незаконным. Однако на саму коллекцию она не претендовала - только на компенсацию. После смерти матери иски с требованием компенсации за национализированные сокровища начинает подавать Делок-Фурко. Дважды европейские суды ему в иске отказывали. Тогда в июле прошлого года, когда Пушкинский музей возил выставку, куда входили картины из собрания Щукина, по городам Америки, Делок-Фурко подает иск в суд Лос-Анджелеса. Но и тут ничего не выходит. Во-первых, потому что национализация не оспаривается, во-вторых, потому что картинам из Пушкинского музея Госдепартамент США гарантировал иммунитет. Результатов подачи судебных исков не было, зато скандалы в прессе прозвучали громко. Так что нынешний щедрый жест Делок-Фурко - очередная сенсация, устроенная внуком Щукина, унаследовавшего от деда не коллекцию, а семейную склонность к экстравагантным поступкам. Так что журналистов на вернисаже интересовала не сама выставка, а ответ на вопрос, почему вдруг господин Делок-Фурко из врагов Пушкинского музея стал его другом. Этот вопрос задала в личной беседе и корреспондент РГ.
прямая речь |
Анри-Марк Делок-Фурко,
внук коллекционера Сергея Щукина
- Я протестовал против коммерческой эксплуатации картин из коллекции деда и с этим не могу смириться. Но сегодня Ирина Антонова, директор музея, является попечителем моей годовой российской визы, и мои руки на год связаны. Это, конечно, не значит, что через год я сразу подам новый иск. Потом моя матушка написала президенту Ельцину письмо, где говорила, что ее отец желал, чтобы картины остались в России, в музее.
- Но вы не раз говорили, что ленинский декрет о национализации является грабительским?
- Вы, наверное, смотрите телевизор, на одном канале даже рассказали, что я мечтаю вернуть себе особняк на Знаменке, поместить туда все картины и жить среди них. Но это был бы смертный приговор - энергия от этих картин такая, что человек, живя среди них, просто сойдет с ума.
- А как же Сергей Иванович оставался в здравом уме?
- А вы разве не знаете, что он в конце концов оттуда сбежал и жил в доме второй жены? А на Знаменке был по сути музей. Этот музей был его пиар-акцией.
- Многие считают, что ваши иски были пиар-акцией, вам просто хотелось признания и уважения как потомку Щукина.
- Уважение я всегда получал. И музеи, и российские министры культуры всегда вели себя со мной вежливо. Мою матушку после ее письма Ельцину приглашали в Москву и Петербург, и только слабое здоровье не позволило ей воспользоваться приглашением. И я приглашал в Париже на ужин директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, когда в трудные годы, в начале 90-х, ему негде было поужинать.
- И в это же время подавали иск, требовали вернуть "Танец" Матисса, привезенного в Париж из Эрмитажа?
- Иски исками, а дружба дружбой. Конфликты решаются в суде, но суды не мешают нормальному общению. Это и есть цивилизованное решение споров.