- Вы уже выступали в Москве. Какие остались впечатления?
- Я мечтал об этом с юности и теперь очень люблю бывать в Москве. Впервые приехал в этот прекрасный город с Роттердамским филармоническим оркестром и особенно хорошо помню публику, ее напряженное внимание и отзывчивость. Мы играли Малера, Рихарда Штрауса, Стравинского в одной программе, Равеля, Бриттена и Дворжака - в другой. Публика принимала прекрасно, и на "бис" мы переиграли все, что привезли. Мой первый опыт сотрудничества с Национальным филармоническим оркестром оказался очень интересным, и я с нетерпением жду нашей новой встречи.
- Вы успешно совмещаете работу в опере с выступлениями в симфонических концертах. Есть ли специфика работы дирижера в театре и на концертной эстраде?
- Добавьте к этому хоровую музыку... Для меня все три жанра важны. Я не могу сказать, что люблю симфонии Моцарта больше его "Дон Жуана" или "Реквиема". Не могу представить свою жизнь без дирижирования произведений Малера, который никогда не писал опер, Верди или Вагнера, которые не писали симфонической музыки. Вообще я полагаю, что такое "перекрестное опыление" взаимно обогащает динамику звучания и стимулирует более глубокое понимание всего классического репертуара. Постоянный контакт с пением - лучшая школа для развития симфонического исполнительства. И мне кажется, я не могу обойтись ни без того, ни без другого.
- Главный репертуар оперных театров составляют шедевры прошлого, столь же значительных современных опер давно не появлялось, и театры рискуют стать музеями. В чем вы видите перспективы оперного искусства в XXI веке?
- Это верно, что концепция оперы кардинально изменилась в ХХ веке, но сейчас трудно сказать, куда это нас заведет. Вы правы, когда отмечаете опасность превращения великих опер прошлого в музейный экспонат, но это результат исполнений, лишенных воображения и новизны. И я уверен, что можно и нужно вдохнуть жизнь в произведения старых мастеров или, точнее, дать возможность этим шедеврам дышать в новое время. Я страстно люблю оперы Моцарта, Вагнера, Верди, Мусоргского, Берга и Дебюсси (список можно продолжить), и мне не кажется, что их постановка требует от современного театра компромиссов.
- Расскажите о наиболее памятных для вас музыкальных событиях.
- Я не могу что-то выделить особо, поскольку живу с музыкой постоянно, даже когда я ем, пью, просто дышу или даже сплю. Музыка - мой образ жизни. Для меня в музыке есть магическая сила способствовать общению между людьми на более высоком уровне. Музыканты - привилегированные люди: мы можем делить нашу страсть со всем миром.
- Любители музыки в России много слышали о вашем спектакле "Хованщина" во Флоренции. Появится ли возможность послушать его хотя бы на CD и DVD? Собираетесь ли вы и впредь обращаться к творчеству Мусоргского и других русских композиторов?
- Я польщен, что в России знают о моей постановке "Хованщины". Я влюбился в музыку Мусоргского еще юным (мне было 13 лет), и с тех пор он был со мной всю жизнь. Я много раз дирижировал "Бориса Годунова" в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и в последнее время - "Хованщину". Я тоскую без его музыки, когда долго ее не слышу или не дирижирую ее. Среди моих самых дорогих воспоминаний - дирижирование цикла "Песни и пляски смерти" и некоторых менее известных хоровых произведений ("Поражение Сеннахериба", "Царь Эдип", "Иисус Навин"). Затем я узнал и полюбил Чайковского, Шостаковича и Прокофьева. Так что русская музыка всегда играла важную роль в моей жизни.
- Доводилось ли вам встречаться на одной концертной площадке с русскими музыкантами? Все ли еще заметна в мире русская исполнительская школа?
- Я дирижировал российскими оркестрами дважды: Мариинским и Национальным филармоническим. Правда, много выступал с российскими исполнителями - от Ростроповича до молодых музыкантов. Российская инструментальная школа и богатство оперных голосов вносят огромный вклад в мировую культуру, они требуют постоянной подпитки и внимания.
- Музыка считается интернациональным языком. Существует ли разница в восприятии музыки в Нью-Йорке, Токио, Флоренции, Москве?
- Музыка - нечто большее, чем "международный язык". Это универсальный и трансцендентальный язык, и я не удивлюсь, если в один прекрасный день ученые обнаружат влияние музыки на животную и растительную жизнь. Что касается различий между народами и странами, я как-то не думаю об этом во время дирижирования: все внимание сконцентрировано на музыке, оркестре и солистах. Дирижер никому не нужен без музыкантов. Это они играют, и я всегда помню об этом. Я стараюсь быть в полном контакте с ними и включить в наш контакт публику. Дирижер - своего рода сосуд, через который музыка течет от оркестра к аудитории.
- Девятая симфония Бетховена, которая прозвучит в Москве, заканчивается "Одой к радости". Существует ли, на ваш взгляд, в нашем опасном мире повод для радости и оптимизма, излучаемых этой музыкой?
- Очень правильно отмечено: наш тревожный мир не дает особых поводов для радости и оптимизма, но именно поэтому мне кажется, что искусство сегодня особенно нужно людям. Мир без него станет еще более опасным. Мы, артисты, должны смиренно и честно выполнять свою роль посредников в призыве к человечности. Мое художественное кредо простое: служить музыке со всей эмоциональной и интеллектуальной самоотдачей. Исполнительское кредо тоже просто: каждый концерт, каждую оперу дирижировать так, как если бы это было мое последнее исполнение.