- Сергей Сергеевич! Ваша последняя книга посвящена русской духовной традиции. Не так давно ее изучение было под запретом, у нашего усредненного соотечественника знакомство с философией завершалось в день сдачи экзамена по диамату. Какую философию изучают сегодняшние студенты?
- Сдавать экзамен по диамату полагалось гражданам СССР. Сейчас держава иная, но я не уверен, что в ней ситуация отрадней. Что заменило диамат? Я уж писал однажды об этом, позвольте себя процитировать: "В университетах и вузах те же испытанные каменные лбы, что прежде насильственно впрыскивали российскому юношеству атеизм, диамат и иные слабительные средства, ныне с готовностью начиняют юные мозги Сергием Булгаковым и Владимиром Соловьевым. Русская религиозная мысль в крепких руках". Это было написано в 1996 году, и с тех пор ситуация ничуть не оздоровилась. Сегодня по религиозным мыслителям - поток диссертаций. А судьи кто? Лет 20-30 назад, когда у меня или у иных свободомыслящих делали обыск, изъятые рукописи и книги направляли надежным специалистам, и те "научно оценивали", сколько лет давать за такие материалы. А ныне они же самые в ученых советах присуждают степени, "научно оценивая" глубину раскрытия христианских идеалов.
- Но разве этим исчерпывается философская панорама?
- Остальное ненамного светлей. Недавно ушел из жизни Владимир Бибихин - быть может, лучший философский ум России, чьим полем творчества было все пространство мировой мысли. Кем-то без него будет держаться в Отечестве честь философа? Конечно, идет некий скромный и нужный труд: по русской философии делаются полезные публикаторские, архивные работы; из мировой мысли заполнено множество лакун, базовые современные тексты не только переведены, но и прочитаны, вошли в сознание - обретение культурного уровня худо-бедно, но состоялось. Но где новое творчество? Есть работающие философы, не связанные с традицией русской мысли, ориентирующиеся на новейшие западные веяния. В 90-е годы эта "мансарда окнами на Запад" стала модным особнячком, где творили Валерий Подорога, Михаил Рыклин и немало других, как бы представлявших в Отечестве последнее слово мирового разума и техники мысли.
Поворот в антропологии
- А как с новым творчеством в мировой философской мысли?
- Отчасти его еще представляли постмодернизм, постструктурализм, но по самой их природе творческое дыхание у них было коротким. А ничто следующее еще не обозначилось, не заявило себя, так что российское безвременье в философии - отражение мирового.
- Возможно, этот застой - только пауза, тишина перед рождением новых концепций?
- Да, так и бывало всегда, это типично в развитии науки. Но сегодня надо смотреть шире. Глобализация идет и в сообществе дисциплин, дискурсов: речь надо вести о судьбе не одной науки, а всего способа знания, эпистемы. Эпистема же - в процессе крутого изменения, что именуется "антропологический поворот".
- Что это значит?
- Если прежде ее принципом был примат законов крупных систем, этносов, социумов, цивилизаций, то на смену идет примат антропологических факторов, того, что делается с человеком. Привыкли считать, что с ним ничего не делается: идут великие мировые, социальные процессы, а человек их послушный объект, субстрат, по марксизму его, собственно, и вообще нет - он "продукт общественных отношений", вторичное порождение социальной сферы. Однако считали так не по злобе на человека: реальность давала для того основания.
- Но что же значат все эти антропологические новинки?
- Человек стал меняться - резко, неконтролируемо и притом непонятно: общее у всего списка в том, что эти явления не укладываются в обычные европейские представления о человеке, европейскую антропологическую модель. В основе ее два понятия: человек в ней рассматривается как сущность и как субъект; и оба приходится отвергнуть. Сущность человека - это его внутреннее ядро, твердая неизменная основа, набор присущих ему свойств и черт, кратко, сама "человечность" человека. И главный, если угодно, урок из современного опыта - то, что никакой такой сущности просто нет, человек ею не наделен. Тем самым, классическая антропология в корне непригодна, и перед нами задача поиска новой модели человека.
- И как же решать такую задачу?
- Попытки решения - в центре всей моей работы последних лет. Надо было найти новые понятия, новый язык для описания человека - и нетрудно было заметить, что ценные ресурсы для этого имеются в духовных практиках, что с древности создавались в лоне мировых религий. Здесь не приписывали человеку никаких сущностей, а вели тонкую работу с тем, что у него есть заведомо: с его энергиями. Мои поиски базировались на тщательном изучении исихазма, традиции православного подвижничества. Эта традиция играла огромную роль в России, так что выход к новой антропологии здесь ищется на путях русской и православной мысли. Анализ и обобщение исихастского опыта дали возможность наметить контуры искомой модели, не предполагающей у человека сущности, но описывающей его как систему энергий. Сегодня уже можно извлекать первые выводы.
Тенденции оказываются негативны, сценарии - тревожны. Человек не понимает себя, не справляется с собой, и антропологическая ситуация тяготеет к сценариям гибели: так, уход в виртуальную реальность чреват мягкою гибелью типа эвтаназии. Однако и в гибели есть амбивалентность, есть тайна. Угасание культур знает явления закатной ясности, зрелой мысли, высокого взлета философствования: классический пример - неоплатонизм. Смерть человека знает то, что дано было испытать Анне К.: когда свеча вспыхнет ярко как никогда и осветит все, что прежде было во мраке. И как христианин я знаю, что участь всякого из нас и всего рода нашего может стать участью благоразумного разбойника.
Игры на успех
- Следите ли вы за ситуацией в искусстве, литературе - как бы вы ее оценили?
- Посвятив столько труда Джойсу, хотя бы о прозе я обязан уметь судить. Всерьез следить за процессом нет времени, но я точно знаю, что сегодня в России могут писать, владение словом и слогом есть довольно у многих. Я ценю вещи Петрушевской, кое-что у Пелевина, "Взятие Измаила" М. Шишкина... Но тяжкие проблемы в ином: в масштабе творчества, а отсюда в конечном счете в масштабе личности. Почти все, выступающие на сцену, - однодневки, или точней, "однокнижки", за яркой заявкой идут повторы себя, рыночная игра на том, что нашло успех... Гуманно воздержусь от напрашивающихся примеров. Лучше сказать другое, на свою тему: за этим ведь снова антропология! Дело так обстоит не в одной прозе, подобные же оценки я слышу в кругах художников, где у меня старые дружеские связи. И вывод тот, что, глядя на ситуацию в искусстве, мы можем добавить еще пунктик в реестр явлений антропологического кризиса. Пришла антропологическая мелкотравчатость.
- Это касается всех областей искусства?
- Есть, к счастью, исключение. Яркое, творческое время сейчас в театре, где изобилие и режиссерских, и актерских отнюдь не однодневных талантов. Театр Пресняковых и Курочкина, Гинкаса и Мирзоева, Маковецкого и Суханова - истинное утешение. Выскажу антропологическую догадку: человеку театра не столь страшен тот распад идентичности, что стоит за всеми явлениями кризиса. Этот человек изначально многолик, он делом своим научен справляться с проблемами идентичности; и в нынешнем человеческом материале он для себя находит творческие возможности.