Университет имени Патриса Лумумбы только что отметил сорокапятилетие. Не самая круглая дата, но студенты гуляют уже который день. Во дворе общежития на улице Миклухо-Маклая темнокожие красавицы водят хоровод. Поют с неподражаемым акцентом: "Нынче РУДН сорок пять, РУДН ягодка опять!" Но настоящие ягодки - за вузовскими зданиями, в редком сосновом бору. Метрах в ста от общежития расположилась заброшенная спортплощадка. Сверху на проржавевшие конструкции натянуты куски брезента и рубероида. Сейчас это - бивуак, где всеми правдами и неправдами пытаются выжить бывшие питомцы РУДН, для которых места в общежитии больше нет. Эти ребята либо отчислены, либо уже закончили университет, а уезжать из России не хотят.
В центре площадки день и ночь горит костер. В общежитиях идет ремонт, так что с топливом проблем нет. Самодельный мангал, на решетке дымит миска с неприглядным варевом. Вокруг расставлены старые стулья, на которых пытаются согреться несчастные дипломированные специалисты. Сегодня их двое - оборванных, грязных, укутанных по самые глаза. С ними три женщины такого же облика, неопределенного возраста. Однако две из них - россиянки, а с неграми просто товарищи по несчастью. Все дружно греются у огня, а кто-то еще лежит на одном из матрасов, полукругом охватывающих стоянку. Там обычно проводят ночи, дни - сидя у огня.
Бывшие студенты на удивление неразговорчивы, хотя русским языком владеют нормально. Утверждают, что не нуждаются ни в какой помощи. Я переспрашиваю: разве такая жизнь - норма? Мне неохотно объясняют, что их проблемами уже занимаются некие религиозные организации, им даны некие обещания, достигнуты некие договоренности, и пока они не вправе обращаться за помощью к кому-либо еще.
Позже словоохотливая жительница одного из соседних домов, Татьяна, объяснила мне причину такой "застенчивости". Чернокожие бомжи боятся любой огласки, так как это чревато, с одной стороны, визитами милиции, а с другой - набегами скинхедов. Они спокойные, смирные, вежливые, местные жители ничего против них не имеют и даже помогают едой. Татьяна, к примеру, регулярно приносит в кастрюльке борщ, который сама варит. Другие москвичи приносят старые вещи. Земляки из общежития тоже поддерживают. Уезжая на родину, оставляют бездомным все сезонные вещи и обувь. Здесь в лесу обитает целая интернациональная коммуна - уроженцы Сомали, Гвинеи, Руанды, Анголы, ЮАР. Еще в январе здесь жили четырнадцать человек, а с наступлением морозов восемь попали в больницы - кто с обморожениями, а кто и с ожогами от костра.
Неподалеку горит еще один костер, около него греются еще двое иностранцев. Они не живут здесь постоянно - устроились где-то в Москве, а сюда приходят пообщаться с соплеменниками.
Дуард Мбонга - колоритнейшая личность. Гражданин Центрально-Африканской Республики, учился здесь на адвоката, курс закончил с отличием пару лет назад. Ростом под два метра, одет по сезону: добротные "аэродромные" штаны, валенки на резиновом ходу. Вот только дубленка, явно женская, ему маловата - сидит в обтяжку, а торчащие запястья он вынужден обматывать шарфами. Вернуться на родину возможность имеет, но не имеет желания. В Москве подрабатывает грузчиком, а сейчас еще торгует мороженым, которое... делает сам. Большую часть заработанного отдает за жилье - снимает комнату. Изучает по самоучителю иврит. Мечтает принять иудаизм и уехать в Израиль: там теплее. У него на родине, объясняет он, человек человеку не брат и даже не волк, а - деликатес. В деревнях до сих пор встречается людоедство, и ему, образованному человеку, возвращаться туда не хочется. В России люди лучше, но очень суровый климат.
Африканец-оптимист любезно проводил меня до дороги. Неподалеку стояла овощная палатка, и я предложил купить привычных Дуарду бананов. Опять смеется:
- А ты моркови не хочешь? Не люблю я бананы. И так на каждом рынке мне просроченные предлагают: бери, сколько съешь. Вот если бы шаурму да бутылочку пива...
Раскошеливаюсь на шаурму. В благодарность Дуард дарит мне порцию самодельного мороженного. Рецепт: в пластиковый стаканчик наливается газированный "Тархун", туда же бросают 3-4 орешка лещины и погружают рябиновую ветку с небольшой гроздью ягод. Все выставляется на мороз, затем стаканчик снимается. Получается эскимо, красивее которого трудно себе представить. Настоящий зеленый шербет с фруктами! Дуард торгует им у метро по 10 рублей за порцию. Говорит, от покупателей отбоя нет. Хочет к лету приобрести специальную сумку-холодильник и продолжить бизнес.
Последний обнаруженный мною костер приютил Альфа из Сьерра-Леоне, Христину из Туниса и туркменку Сухну. У всех троих ноги в волдырях: пересидели у костра. Недавно отсюда во время последних заморозков эфиопа Эрнеста забрали в больницу с ожогом и обморожением, еще двое ребят умерли. Заснули и не проснулись - тут обычно умирают именно так. Спрашиваю, куда смотрит милиция, и Альф подробно описывает мне последний визит органов правопорядка:
- Приехала целая команда, незнакомые, не из нашего отделения. Дали три минуты на то, чтобы собрать необходимые вещи. Все остальное (лежаки, запасную одежду, собранные банки и бутылки, еду) облили из канистры бензином и подожгли.
Альф - юрист, окончил учебу еще в 1996 году. Мечтает уехать, но на родине все эти годы шла война. Сейчас она закончилась. Однако дома у него все равно нет, а перспектива получить помощь от своего родного государства более чем призрачная. Тяжко вздыхает: "Здесь бомж, там бомж..."
Это грубое словцо в транскрипции Альфа звучит как название экзотического фрукта. Зато мнение его вполне совпадает с мнением сержанта милиции, у которого я пытался разузнать, где конкретно находится стоянка чернокожих бомжей.
- А они у нас тут все чернокожие, все грязные. Мы их не сортируем, какая разница, бомж - он и в Африке бомж.
Кашель у этих костров стоит такой, что его не перекрывает даже истошное карканье кружащей над лесополосой стаи голодных ворон. Таких же черно-серых, облезлых, бездомных - но хотя бы родившихся здесь, привычных к морозу. И светящаяся в зимних сумерках, ни в чем не повинная вывеска университета, на которой обозначена "Дружба Народов", выглядит здесь по меньшей мере насмешкой.