Российская газета | Господин Пфандль, утверждают, что защита языка - это вопрос государственной безопасности.
Генрих Пфандль | Такие языки, как русский, которые насчитывают по двести тысяч носителей, имеют внутренние механизмы, чтобы защитить себя. Меня больше волнует судьба языков малых народов. В России их около ста пятидесяти. И сто - на грани исчезновения. Потому что язык, на котором говорит тридцать тысяч человек, "не жилец". Его не станет в течение этого столетия. К примеру, в Австрии живут словенцы. И я 30 лет борюсь за выживание их языка.
РГ | Цифра тридцать тысяч - предел, за который опускаться нельзя?
Пфандль | Я боюсь, что даже более крупным языковым сообществам грозит опасность. Ну, представьте себе задачу научиться, к примеру, говорить на тему ядерной физики, когда в стране, например, в Албании или Македонии, нет атомных реакторов или соответствующей науки? Или на тему иммунологии, когда нет такой медицинской отрасли? Проще перейти на английский. Но чтобы поддерживать язык в рабочем состоянии, нужно иметь свою собственную терминологию по всем отраслям современных знаний.
РГ | Ваш прогноз на начавшееся тысячелетие?
Пфандль | Думаю, что в XXI веке с лица земли исчезнут сотни, если не тысячи языков. Исаак Зингер, нобелевский лауреат по литературе, который писал на идиш, жаловался на то, что у него почти не осталось читателей.
РГ | Одна из бед современного русского - это необоснованные заимствования из иностранных языков, особенно английского. Что вы думаете по поводу многочисленных "принтеров", "юзеров" и "мобил"?
Пфандль | Русское дворянство издавна было двуязычным. Поэтому в языке возникла уйма так называемых "калек", копирующих иностранное слово на русский манер. Это было не чистой воды заимствование, а языковое творчество. И такой процесс до недавнего времени работал. Так американский "скайскрепер" в начале XX века стал небоскребом. На мой вкус, сочное красивое русское слово, которое заставляет думать о небе и о том, как его скребет здание. Потом появились "нефтепровод" с "газопроводом". К сожалению, сейчас этот самый "скайскрепер" так бы и остался "скайскрепером".
РГ | Почему?
Пфандль | Проще же оставить иностранный вариант, чем ломать голову над подходящим русским, хотя свое слово более прозрачно и демократично. Впрочем, иногда удается придумать отличный русский эквивалент иностранному. К примеру, сотовый телефон. Сразу представляется нечто разветвленное, напоминающее пчелиные соты. Слова, построенные на образах, очень обогащают язык.
РГ | От заимствований страдаем только мы?
Пфандль | Я не могу похвастаться и моим родным немецким: там дела обстоят еще хуже. Полно заимствований, особенно из английского. Допустим, в немецком языке английское слово life - используется и в словосочетании Life-bertragung ("прямая трансляция"), и в выражении Life-musik ("живая музыка"). Внутренняя же мотивация русских "прямой" и "живой" гораздо понятнее людям. Слова типа "баскетбол" или "футбол" для тех, кто не знает английского, абсолютно никакого отношения к "корзине", "мячу" или "ноге" не имеют. Их надо бездумно зубрить.
Поэтому я на стороне словенцев и хорватов, которые придумали для этих игр свои слова: к примеру, "ногомет" (метать ногой) или "кошарка" (от слова кош - корзина). Они вообще для всех новых понятий придумывают свои слова. Так, компакт-диск словенцы назвали "сгущенкой". От слова "сгустить"; потому что информация там в сгущенном, компактном виде. Настоящий шедевр языкотворчества. В русском это слово уже занято. Но ведь можно было бы изобрести нечто подобное.
РГ | А что бы вы предложили?
Пфандль | Сгусток, например, или на худой конец сгущак. Главное, сделать это вовремя. Как только новая вещь появилась в обиходе. Двадцать лет назад в русском языке возник пресловутый "пейджер". Лингвисты издевались над "иностранцем", но никто не придумал, как назвать его по-человечески. Слава богу, он умер сам собой, вытесненный мобильным телефоном. Сейчас на очереди "бимер" - проектор к компьютеру. Как он пропишется в русском языке?
Я не пурист и не призываю, как некогда шишковисты, называть все "галоши" "мокроступами". Но тем не менее каждое слово - это наш культурный запас. А мы очень легко обмениваем его на реликвии другого государства. Язык должен быть понятен всем, а не только элите, владеющей иностранными языками. Дошло до того, что одно иностранное слово меняется на другое. Был "жаргон" - стал "сленгом".
РГ | "Ожаргоненная" речь звучит сейчас не только с экранов телевизора, но даже с профессорских кафедр.
Пфандль | Жаргонизмы или иностранные слова вредны не сами по себе, а когда ими пользуются политики или бизнесмены, чтобы скрывать, затуманивать истинный смысл своих высказываний.
РГ | И тем не менее наши законодатели, попытавшись создать закон, защищающий русский язык, в частности, от излишней заморской лексики, забуксовали, запутались в поправках, условиях и ограничениях...
Пфандль | Потому что, на мой взгляд, это бесполезная работа. Я, к слову, не очень одобряю и создание каких-то комиссий, которые будут диктовать, куда языку развиваться. Ведь "великий и могучий" - живой как жизнь.
РГ | Чему была посвящена ваша докторская диссертация?
Пфандль | Русской эмиграции и ее языку. Первая волна пыталась сберечь свою культуру. Люди говорили только по-русски, ревностно сохраняя свою национальную идентичность. Мечтали вернуться в Россию. Послевоенная волна русской эмиграции стремилась полностью забыть о своих корнях, раствориться в другой стране. Некоторым было стыдно за сотрудничество с нацистской армией, кто-то боялся НКВД. Третья волна, по крайней мере ее интеллектуальная часть, исповедовала двуязычный подход. Он самый, на мой взгляд, перспективный. А вот четвертую назвали "колбасной". Эти люди в большинстве своем прагматичны и используют русский язык в первую очередь тогда, когда это им выгодно.
РГ | В Граце находится знаменитый Центр развития языков. Какое внимание там уделяют русскому?
Пфандль | Если честно, не очень большое. Отчасти это вина наша, местных славистов. Мы стараемся компенсировать этот недостаток в университете. На кафедре славистики почти 100 человек изучают русский язык. Это люди с высшим образованием: архитекторы, медики. Интерес к русскому языку огромный. Да это и понятно: шанс найти работу больше, когда у тебя несколько языков в запасе. Другой вопрос в том, что не все оканчивают. Русский язык сложнее латыни.
РГ | И как владеют языком ваши выпускники?
Пфандль | Уже на четвертом курсе мы со студентами читаем Улицкую, Пелевина, Сорокина, Акунина. А лучше всего "идет" Довлатов. "Москва-Петушки" Ерофеева - очень нравится.
РГ | Это ваш личный выбор?
Пфандль | Что-то советуют русские коллеги. А из Москвы в сторону Петушков и обратно я нелегально ездил много раз. Для иностранцев Московская область в советские времена была закрыта. А в Никольском на даче жил мой друг и коллега, который помогал мне писать кандидатскую диссертацию о Высоцком.