Улица Константина Тренева
Став знаменитым, после триумфальных премьер в столичных МХАТе и Малом театре пьес "Пугачевщина" и особенно "Любовь Яровая", дед, сам того не ожидая, полюбился руководству страны. Было это в конце 20-х годов, когда, как известно, москвичей особенно портил "квартирный вопрос". В жутких коммуналках писали свои книги самые талантливые писатели, поэты и, что греха таить, литературные конъюнктурщики молодой тогда советской эпохи. Дед со товарищи при поддержке М. Горького сумел убедить правительство, что людям творческого труда необходимо дать возможность работать в тишине и отдалении от соседей. С щедрым размахом писателям отдали кусок подмосковной земли и нарезали просторные участки под дачи в подмосковном поселке Переделкино. "Литфонд", в организации которого Тренев активно участвовал, построил по тем, да и нашим понятиям, вполне благоустроенные дома, где поселились А. Серафимович, Н. Погодин, К. Федин, К. Чуковский, Б. Пастернак, В. Иванов, В. Катаев, Л. Леонов и многие другие.
Хотелось бы расспросить деда про него самого. Он вырос на Дону, в небогатой крестьянской семье, и был земляком Михаила Шолохова - от станицы Вешенской до нашего хутора Треневка всего несколько километров. Интересно, как хуторской парнишка сумел поступить в Духовную академию в Новочеркасске, а потом закончить Духовную семинарию в Петербурге, но священником не стать, а закончить еще и исторический факультет Петербургского университета. Затем вернуться на Дон уже журналистом и возглавить крупнейшие газеты - "Донскую речь" и "Донскую жизнь". Он выступал как публицист - боролся за права низшего сословия поступать в высшие учебные заведения, и критиковал многие решения правительства, ухудшавшие жизнь людей и без того недовольных социальным неравенством. За что и был выслан в заштатный тогда город Симферополь, где пережил ужасы гражданской войны. Как стал известным писателем - другом В. Короленко, М. Волошина, М. Горького, А. Грина, М. Булгакова и других замечательных людей нашей литературы. Впрочем, об этом дед написал в своей "Автобиографии". А вот про его ссору с однокашником по петербургской семинарии, тем самым попом Гапоном, и о том, почему в советское время он, несмотря на благосклонность к нему самого вождя народов, никогда не вступал в партию большевиков и никогда не прославлял Сталина, и почему практически перестал писать для театра с середины 30-х годов, хотелось бы распросить. Но ответов не получить - шестьдесят лет назад Константин Андреевич, узнав о долгожданной Победе, вопреки запрету врачей пошел на Красную площадь, и 19-го мая его сердце остановилось. В те победные дни, его, лауреата Сталинской премии, известного писателя, согласно его воле отпели в церкви на Ордынке.
И вот я проезжаю по главной улице подмосковного писательского поселка Переделкино - она носит его имя. Не только тогдашняя слава сподвигла писательскую братию присвоить улице дедову фамилию и уж точно не то, что на ней находится дача, в которой с 1935 года жила наша семья. Это была благодарность за то, что он, проживший большую часть жизни в нелегких условиях, помогал многим собратьям по перу и обустраивать свой быт, и преодолевать бюрократические и цензурные препоны в советском литературном мире. Нынешние жители поселка, впоследствии столь известного благодаря замечательным поэтам и писателям, сейчас и не помнят, что появился он во многом стараниями Константина Тренева.
Нарком с собачьей мордой
Подмосковное Переделкино еще в тридцатые годы стало "городком писателей". Там кипели литературные страсти, но рядом тихо и незаметно, а временами бурно, шла обыкновенная житейская суета больших и маленьких писательских семейств.
В довоенные годы в городке писателей быт был довольно скромным и мало кто держал больших и породистых собак. Поэтому, когда моему деду подарили щенка боксера, посмотреть на нового "жильца" приходило все Переделкино. Рыжего пса с курносой мордой назвали, как полагалось на букву "Н" - Нортоном.
Нортон рос и чувствовал себя полноправным хозяином большого участка и всей дачи. В писательской среде он тоже был своим, любил захаживать с хозяевами в гости к ближайшим соседям - Фединым, Сельвинским, Чуковским, Фадеевым, Катаевым. Проделки ему прощались, а рассказы о них ходили из дома в дом. Однажды на даче гостил С. Маршак. Был классик мужчиной солидным. В те годы покупка элементарных предметов одежды была большой проблемой, тем более крупных размеров, которые считались величайшим дефицитом. Но Нортон об этом не ведал. Он с детства натерпелся от ворон, которые любили пикировать над его лобастой "черномордой" головой. Поэтому все, что напоминало нахальных птиц, приводило собаку в ярость. В тот день во дворе на веревке сушились обширные "семейные" трусы гостя. Когда все сидели на террасе за столом, домашняя работница с криком отчаяния влетела по ступенькам, размахивая черными лохмотьями: "Нортон съел трусы!" Несмотря на потерю, хохотали все, и громче всех "пострадавший".
Любимым занятием Нортона было купание в переделкинском пруду. Однажды в конце лета 1949 года искупать боксера отправилась гостившая на даче у родителей знакомая. Нортон с наслаждением плавал и вылезать из воды не желал. Напрасно гостья звала его с берега: "Нортон, Нортон, пойдем".
В Переделкине часто отдыхали иностранные журналисты, которым разрешалось выезжать из Москвы только в такие "проверенные" места. "Девушка, какая странная кличка у вашей собаки", - обратился к нашей знакомой один из иностранцев. "Почему странная?" - удивилась она. "Ну, как же, вы зовете ее "Нарком!" Надо ли говорить, каково было услышать такие слова - "государственное" звание присвоили псу! В те годы это было чревато самыми страшными последствиями - таких шуток не прощали. Иностранцы же были уверены, что писатели остроумно придумали своему любимцу почетное звание.
Вскоре началась война, многие писатели ушли на фронт. Те, кто по здоровью или по возрасту воевать не могли, вместе с семьями отправились в эвакуацию. Определили писательскому сообществу в качестве места жительства городок Чистополь в Татарии, на реке Каме. Добирались туда на пароходе. Везли детей, домашний скарб. Для нашей семьи общая беда усугубилась необходимостью решать судьбу красавца Нортона. Как удалось отцу провести его на корабль, неизвестно. Но пес вместе с писательской братией оказался в Чистополе. Жизнь эвакуированных была трудной и голодной. Женщин и стариков поглотили хозяйственные заботы, тревоги за мужей и детей.
Никто не заметил, как пес подружился с местным нищим. Старик с довоенных времен ходил побираться по чистопольским дворам и жители привыкли подавать ему милостыню. Военные голодные годы свели нищенские подачки к такой малости, что бедняге пришлось думать о выживании. Тут судьба и свела его с отощавшим "эвакуированным" Нортоном. Они объединились и стали вместе бродить по городу, вымаливая своим жалостным видом крохи на пропитание. Сердца чистопольцев, сроду не видевших такого экзотического "мордоворота" как породистый боксер, смягчались.
После разгрома немцев под Сталинградом, на том же пароходе писательская коммуна вернулась в столицу. Жизнь в Переделкине снова забурлила. Писательские семьи получили самое неожиданное подспорье - разрешение завести коров. На дачных участках выросли коровники, в них замычали буренки. Раненный фронтовик Иван по прозвищу Хрипатый собирал по утрам у ворот нынешних классиков - Леонова, Пастернака, Чуковского, Катаева, Нилина, Погодина, Иванова, Федина, Фадеева и других литераторов свое рогатое стадо. Разговоры о сене, комбикормах, коровьих болезнях стали привычными среди писательских семей. Зато карточки уже не были главным источником питания. Нортон поправился, повеселел, почувствовал себя ответственным за корову Стрелку, поселившуюся в его "вотчине". Но вскоре оказалось, что свои привычки он не бросил. Наработанное в Чистополе актерское мастерство, пес начал применять в Переделкине. Он ходил по дачам и попрошайничал в лучших традициях своего чистопольского приятеля.
Добрый Мишка и злой Пират
Позже в писательских дачах одна за другой стали появляться самые разнопородные собаки. Случались из-за них и "локальные" конфликты. В Переделкине долго любимой байкой был рассказ про то, как поэт Николай Тихонов, живший по соседству с писателем Тихоном Семушкиным, автором романа "Алитет уходит в горы", завел породистую лайку. Очень его беспокоило, как бы она не принесла незапланированных щенков. Когда выяснилось, что хитрая лайка скоро обзаведется потомством, хозяин с возмущением стал выговаривать за недосмотр домашней работнице. Обиженная женщина ответила: "Да что я могу сделать, если кобель Семушкин прыгает через наш забор?"
Другой "писательский" пес вызывал уважение у переделкинцев своим врожденным дипломатическим тактом. Крупную дворнягу с черной лохматой шерстью и рыжими подпалинами по кличке Мишка завела в первые послевоенные годы семья Бориса Пастернака. Пес старательно охранял своих хозяев, сопровождал Бориса Леонидовича на прогулках. Мишку за ласковый нрав и деликатность любили все соседи и с почтением звали Мишка Пастернак.
Дачи Треневых и Пастернака разделял участок Константина Федина. Эти писатели дружили семьями, поскольку соседствовали не только в Переделкине, но и в Москве жили в писательском доме в Лаврушинском переулке. У нас часто собирались гости, в том числе мишкины хозяева, и пес считал дачу почти своей. У Фединых к тому времени появилась свирепая немецкая овчарка Пират. Пес жил на цепи и мог передвигаться по участку только вдоль протянутой от будки проволоки. Мишка на фединскую дачу, естественно, не совался. Он обходил и дачу еще одних близких соседей Пастернака - Фадеевых, где царил красавец Дик - крупный пинчер шоколадного окраса. Фадеев брал его на охоту, и под кожей у пса перекатывались дробинки, доставшиеся ему в пылу охотничьих забав. Нрав у Дика был бойцовский, миролюбивый Мишка предпочитал с ним не общаться. Обычно семья Пастернака жила круглый год на даче, как и другие переделкинцы. Но настала осень, когда пришлось переехать в Москву - дети пошли в школу. Пес остался под присмотром сторожа. Но видно такая тоска взяла бедного Мишку, что он решил выбрать себе "зимних" хозяев. Пес явился в наш дом, с радостью был принят. Мишка так же, как с Пастернаком, ходил след в след на прогулки с моим отцом, спал у него в кабинете, всячески демонстрируя свою преданность. Но настала весна, и Мишка занервничал. Он стал приходить на дачу Пастернака и, сидя на террасе, ждать хозяев. Как только семейство приехало из Москвы, он с радостью снова стал Мишкой Пастернаком. Но неблагодарным пес не был. Он заходил в гости к "зимним" хозяевам, охотно играл с детьми, даже спал днем на крыльце, а затем уходил восвояси.
В одну из зим в 50-е годы в Подмосковье, опасаясь вспышки бешенства, начали бороться с бродячими собаками. Специальные бригады отстреливали животных, не выясняя, кому они принадлежат. Беспородному Мишке, который привык свободно разгуливать по Переделкину, угрожала опасность. Борис Леонидович, беспокоясь за любимого пса, приехал из Москвы и долго объяснял Мишке, что тот должен прятаться и не выходить на дорогу. Словно поняв хозяина, Мишка резко изменил свое поведение. Он прогуливался в основном по вечерам. Дождавшись своих, пес появлялся, как из-под земли. Прожил Мишка до глубоких лет, пережив своих недругов Дика и Пирата.
Вы пишите, мы вас сторожим
Переделкино было прекрасным заповедником, где писатели могли чувствовать себя вольготно и безопасно. Не для всех, конечно, хватало удобных и просторных дач, не всем доставались участки земли размером с гектар. Но "генералы от литературы" и полюбившиеся власти писатели жили почти как нынешние "новые русские". Правда, никто не был застрахован от опасности впасть в немилость и оказаться в местах, далеких от Переделкина. Поэтому веселые посиделки часто напоминали пир во время чумы. У многих жителей поселка всегда наготове стоял чемоданчик со сменой одежды на случай ареста. Пили писатели от постоянного стресса - вдруг неугодным окажется очередной их роман или "вредным" признают сборник стихов. Вслух об этом не говорили, но самые близкие друзья делились своими тревогами. Однажды я услышала, как Александр Фадеев, поникнув седой, нетрезвой головой, говорил моему отцу в его дачном кабинете: "Не могу я жить под этой статуей!" Только потом мне стало понятно, о ком он говорил. Неугодных писателей выселяли из дач, и их место занимали очередные "инженеры человеческих душ".
Литераторы старались гарантировать своим семьям покой. И не только от нашествия воришек - в первые годы после войны по Подмосковью бродили вернувшиеся с фронтов неприкаянные солдаты. Они никак не могли вписаться в мирную жизнь и часто вели себя агрессивно. Иной раз, заглядывая в писательский поселок, эти люди не понимали, что за "оазис" благополучия перед ними, столь непохожий на ту разоренную страну, по которой они прошли с боями. Однажды вид такого демобилизованного солдата, так и не расставшегося с автоматом, напугал домработницу известного писателя так, что бедная мчалась к даче, потеряв босоножки. Тут же была вызвана охрана, солдата обнаружили уже на шоссе за поселком. Увидев людей с оружием, он привычно вскинул автомат, но охранник выстрелил первым. Эту трагедию переживали очень тяжело: магазин автомата у бедолаги оказался пустым и даже заботливо смазанным.
Заходили в переделкинский литпоселок и цыганки, ловко обманывая обитателей и "очищая" зажиточных дачников. Еще досаждали знаменитостям "просители" со всевозможными челобитными, которым, впрочем, часто помогали.
Поэтому довоенные ограды из деревянного штакетника вокруг дач самых важных литературных "бонз" заменили на высокие сплошные заборы. В глубине участков построили сторожки - небольшие бревенчатые домики с пристроенным к ним гаражом. В сторожках жили со своими семьями сторожа, которые не только охраняли хозяев, но и присматривали за ними - кто с кем общается. По диагонали обширных владений на столбах натянули проволоку, по которой бегали на цепи служебные собаки.
На глухих воротах установили электрические звонки. Гости, приглашенные на писательскую дачу, звонили в сторожку, и охранник выходил к пришельцам справляться, по какому делу хотят побеспокоить хозяев. Многие писатели любили в свободное время заниматься садоводством. Урожай был и подспорьем и предметом гордости. Но не успевали писатели порадоваться своим яблокам и ягодам, как все сметали ловкие ребятишки из окрестных деревень. Сейчас эти селения исчезли, на их месте стоят современные жилые дома новых московских микрорайонов. Чтобы оградить себя от таких неприятностей, некоторые писатели прокладывали по участку электрические провода, подключенные к звонкам. Среди ночи их соседей будил оглушительный трезвон, а из окон потревоженных дач высовывались взлохмаченные "классики", их жены и другие домочадцы. Иной раз на сигнальную проволоку наступали бродячие собаки или лоси, забредавшие из подмосковных лесов. На следующий день эти приключения обсуждались всем поселком, и были предметом шуток и розыгрышей, очень популярных в писательской среде.
Электрическая "сигнализация" была весьма несовершенна. Да и сторожа, приняв "национального напитка" в одиночестве или, что нередко бывало, со своими хозяевами, засыпали крепким сном. Из-за этого случались курьезы. Однажды литературный секретарь Александра Фадеева, а заодно сестра его жены, актрисы МХАТа Ангелины Степановой - Валерия, засиделась в гостях у гостеприимной семьи поэта Николая Тихонова. Фадеев был главой Союза писателей и членом Центрального комитета партии, но его дачу охранял только один "штатский" сторож. Ночь была темная, и веселая компания провожала Валерию на соседнюю улицу до фадеевских ворот. Долго звонили, но никто не открывал. Зная привычки домашнего "цербера", боевая дама решила лезть через забор. Провожатые со смехом помогали ей преодолеть препятствие. И в это время в заднем кармане ее брюк зажегся фонарик. Долго по Переделкину ходили байки о том, что у секретаря Фадеева вокруг заднего места - нимб.
На территории литфондовского городка после войны поселились и особо прославленные военные - генералы и адмиралы. Их дачи были на порядок шикарнее старых писательских дач. Построенные из бревен мачтовых сосен, они возвышались, как терема. Мощные неприступные ограды, по ночам ярко освещенные, патрулировали караулы из солдат и матросов. Эти нововведения веселили писательских ребятишек. Своих и соседских сторожей они знали с детства и не воспринимали, как серьезных "секьюрити". Любимым развлечением было подъехать компанией на велосипедах, нажать на звонок и, дождавшись когда выскочит встревоженный караул, со смехом умчаться прочь по дачным проселкам. Впрочем, юные солдатики и матросы - простые деревенские парни - скоро стали своими для местных мальчишек и девчонок. Они устраивали для них качели на полянах, и сами брали уроки езды на велосипедах и мотороллерах.
Так, внешне благообразно и спокойно протекала в середине прошлого столетия жизнь в заповедном писательском Переделкине.