Как штатный сотрудник театра, призванный заботиться о репертуарных нуждах и занятости артистов, а с другой стороны, как единственный официально признанный хулиган петербургской сцены и устроитель уличных представлений Могучий предложил осуществить, наконец, объявленный пять лет назад проект - спектакль по роману Андрея Белого "Петербург".
Место было выбрано под стать, мрачное - внутренний двор печального Михайловского замка, где однажды уже случилась трагедия отцеубийства. Не случайно, когда взорвется в конце спектакля бомба Аблеухова-младшего, перед публикой предстанет скрытый до того памятник Павлу I.
Валерий Фокин, художественный руководитель Александринки, предложил Могучему сотрудничество совершенно справедливо - оба имеют необычайный вкус к сочинению перформансов с визуальными и звуковыми аттракционами повышенной сложности. "Петербург" - главный аттракцион нынешнего питерского лета. Говорят, спектакль будут играть даже осенью, видимо, выдавая зрителям для сугрева пледы и водку. Водку выдают уже и теперь, правда, в самом финале, после экскурсии по Михайловскому замку, где актрисы, переодетые смотрительницами, бесстрастно комментируют движение толпы: "Вы проходите мимо комнаты, где был убит император. Сейчас в этой части дворца - ремонт, а в день убийства здесь была маленькая спальня Павла..."
Прогулке предшествует долгое сидение в клетках, которыми заполнен весь двор Михайловского замка. Юноши и девушки, энергичные служители в спецовках, проводят туда зрителей - ровно по девять в каждую, а потом запирают, деловито сообщая, что прислоняться к стенкам запрещено - они имеют свойство двигаться. Перегородки между кабинками и вправду открываются одна за другой, стены и потолки начинают трястись, на крыши клетушек-вагончиков взгромождаются музыканты, и их нескончаемый, написанный композитором Александром Монацковым стон или плач сопровождает все действо. Мотивы русского фольклора и духовных стихов, григорианские распевы, переплетаясь, создают музыкальную мистерию призрачного города.
Два ряда вагончиков-клеток разделены дорожкой. Заполненная водой эта конструкция кажется топографическим образом города, разделенного Невой. Вода смешивается с песком, строительные тележки одна за другой образуют очертания Невского проспекта. Диковинные народы заполняют его русло - в ритуальной медлительности плывут по нему на тележках движущиеся куклы младенцев, католические священники, лилипуты тащат на колесиках крейсеры и эсминцы - вся мистическая и реальная история города наполняет русло таинственной реки. "Невский проспект - нерусский проспект", - завывают певицы на крышах, а лилипуты вторят им тоненькими голосами: "Главное - ничего не забыть!"
Эта вступительная инсталляция и составляет, по сути, лучшую, самую выразительную часть спектакля. Потом, когда на этой узкой дорожке начнет разворачиваться собственно мистерия города, написанная шаманским пером Белого, когда потекут его инфернальные персонажи, когда Аполлон Аполлонович (выразительный, мрачно-сосредоточенный Николай Мартон) затеет со своим сыном диалог о России, провокации, свободе и смерти, - все это будет лишь бесконечно-долгим, невнятным блужданием в сложной текстуре огромного романа, собранного бегло и грубо на живую нитку.
Сидя в своей клетушке, глядя на лица зрителей в клетках напротив, слушая шелесты и крики артистов и карликов, завывания петербургской "симфонии", исполняемой прямо над головами, на крышах клеток, становишься заложником довольно дикого кентавра, сочиненного Могучим и художником Александром Шишкиным: как участнику перформанса тебе хочется участия, действия и новых аттракционов. Как театральному зрителю - сосредоточенности и цельности художественного высказывания. Могучий предельно напрягает эти два состояния, попеременно даря нам то одни, то другие впечатления, не настаивая ни на одном из них. Работа Мартона - образец ясного, строгого и впечатляющего классического театра. Риторическое искусство александринского артиста и нервный, изысканный рисунок роли - и вот готов образ старого сановника, приверженца циркуляров, воспитавшего сына-убийцу. Только с ним ты получаешь впечатление цельного театрального спектакля. Все остальное теряется в аттракционах, пассивными созерцателями которых становятся зрители в клетках. Главный аттракцион отложен к финалу: бомба готова, клетушки-вагончики внезапно разъезжаются, открывая свободное пространство двора, заполненного другими тележками, сценическим руслом Невы и памятником Павлу. Взрыв бомбы разыгран несколькими дымовыми шашками, которые поджигают пиротехники по разным углам двора. Дым расползается, ест глаза. Спектакль, собственно, окончен.
За ним следует только эпилог - экскурсия по комнатам проклятого дворца, до той последней, в которой сложенные в аккуратный ряд лежат тела всех персонажей, включая Мартенса - Аблеухова-старшего. Их осталось только помянуть во дворе за длинным накрытым столом, прежде чем вновь выйти на улицу, в праздничную и призрачную белую ночь, перемонтируя в сознании не смыслы, но инсталлированные объекты.
Изобретательно сочинив перформанс, Могучий охранил себя от претензий к недостатку смысла. Смысл извлекается сам по себе, смонтированный из кровавой памяти дворца и современных инсталляций художника Шишкина. Единственная невнятность сочинения - текст самого мистического романа Андрея Белого. Уж он-то к производству смысла у Могучего имеет минимальное отношение.