Академик Вячеслав Всеволодович Иванов (род. в 1929 году), директор Института мировой культуры МГУ, член многих иностранных академий - едва ли не один из последних представителей вымирающего племени ученых-энциклопедистов. История его чтения - это и урок, и свидетельство.
- Я в детстве тяжело заболел и вынужден был лежать, и чтение было едва ли не единственным моим развлечением. Тогда же возникли навыки быстрого чтения - с угадыванием слова по первым буквам, схватыванием смысла всей страницы сразу, а также выборочным чтением отдельных страниц, чтобы решить, надо ли читать всю книгу.
В юности появилась усидчивость, усиленная желанием не оказаться отрезанным от мировой науки и культуры. Бывали дни, когда я успевал обойти три-четыре больших московских библиотеки. Тогда они идеально снабжались иностранными книгами - в отличие от нынешнего времени. Хотя в то время многие из новинок попадали в спецхран, надолго оставаясь недоступными. Как позже книги, которые посылали мне из-за границы коллеги.
И вот при выработавшейся в детстве привычке очень быстрого чтения я успевал прочитать и просмотреть множество книг и статей по теме, которой занимался. Кстати, в зрелые годы я повторил подобный опыт "в мировом масштабе", - переезжая по личным причинам из страны в страну, я собрал для работы о древнейшем название лиры - статьи и книги специальных библиотек Парижа, Рима, Копенгагена и Вашингтона.
Иногда просто везло, нужные книги и статьи сами шли ко мне. Иногда это было на грани чуда. В 1974 году я писал для ленинградского сборника по африканистике большую работу о почитании близнецов в Африке. Это явление распространено почти у всех народов этого материка. Я читал соответствующие описания в Ленинской библиотеке. Трудность заключалась в ограниченном количестве книг и журналов, которые можно было заказать за раз. Срок сдачи рукописи уже подходил. И вдруг на полке, где лежали заказанные мной издания, появляются стопки других, которые мне были нужны. Так продолжалось несколько дней. Статью я написал в срок. Но так и не узнал, кто же был тот неизвестный, заказывавший нужные мне книги. Пока я подолгу сиживал в читальном зале, он не появился ни разу.
Конечно, для чтения много значит среда, в которой ты живешь. В библиотеке моего отца, писателя Всеволода Иванова, было много переводов новейшей западной литературы. В особом ящике хранились все довоенные издания Хемингуэя, особо им ценившегося. Мы с братом в отрочестве зачитывались ими. Для меня тогда много значил довоенный перевод "Путешествия на край ночи" Луи Селина.
Благодаря отцу мы смогли узнать и прочесть таких полузапрещенных тогда русских авторов, как Достоевский, Бунин и Розанов. От отца же я услышал и имя Сирина (Владимира Набокова), которого как лучшего прозаика эмиграции он открыл во время поездки в Париж. Прочитать кое-что из Набокова мне удалось впервые сразу после войны, при первой поездке в Латвию. Там его книги еще не успели изъять из библиотеки Союза писателей.
В детстве и в ранней юности для меня много значил круг чтения моей старшей сестры Татьяны Всеволодовны Ивановой, хорошо знавшей английский и многие другие языки. В ее руках я впервые увидел полный текст "Улисса" Джойса. До этого я читал отрывки в русских переводах в старых журналах, хранившихся в библиотеке отца. Там же были и статьи о нем погубленного во время террора князя Святополка-Мирского. О стихах того же Джойса, которые я потом сам переводил, я в юности услышал в Доме творчества писателей в Переделкине от Сергея Боброва, друга юности Бориса Пастернака. Там же я встречал многих людей с широким кругом чтения, обсуждавших все прочитанное. В домах творчества, где потом я сам живал, мы много говорили о напечатанных и рукописных, самиздатских, текстах и давали их читать друг другу.
Как-то сестра увлеклась полным собранием стихов Джона Донна. Часть его мы по-английски прочитали вместе. В частности, то "Завещание", которое десятилетия спустя переводил Иосиф Бродский. Потом я выбрал Донна темой своей работы в университете, осознав, впрочем, и внешнюю невозможность написать то, что хотел.
О новой французской прозе, например о великолепной книге Мишеля Бютора о Бодлере, я узнал позднее благодаря маме, ее переводившей. Она же познакомила меня не только с книгами Натали Саррот, но и с ней лично. Новые художественные сочинения Жан-Поля Сартра, например его "Слова", я получал сразу же после их выхода от моей приятельницы Е. Зониной, с ним лично близкой.
То есть об основных новых произведениях мы узнавали чрезвычайно быстро. О книге Сэлинджера "Над пропастью во ржи" мне подробно рассказала знакомая моей мамы через несколько месяцев после первого издания в Америке. Как видите, я многим обязан той высоко образованной интеллигентской среде разных поколений, которая меня окружала начиная с детства.