Знаменитый русский и отчасти американский писатель Василий Аксенов, по его же собственному ,икогда не бывал в серединной России. Но став лауреатом престижной литературной премии "Букер" в 2004 году, полученной за роман "Вольтерьянцы и вольтерьянки", он позволил себе совершить вояж в Воронеж и Тамбов, где встретился с читателями и почитателями. Здесь писатель провел пресс-конференции, нанес визиты вежливости руководителям регионов. Корреспондент "РГ" встретился с мастером в Тамбове и задал ему несколько вопросов.
Василий Аксенов: Я был удивлен, когда увидел, что тихий Тамбов сохранил свой старинный облик. В нем витает дух XIX века, в этом городе ощущаешь связь времен, свою причастность к истории. Меня спрашивали, не собираюсь ли я что-либо писать о страшном периоде крестьянского восстания, охватившем Тамбовскую губернию в 20-е годы. Но я уже касался этой темы. В "Московской саге" есть сцена, когда Кирилл едет на Тамбовщину проводить коллективизацию, и на его глазах происходят чудовищные сцены насилия…
Российская газета: Василий Павлович, если русская классическая литература вышла из "Шинели" Гоголя, то советская появилась из сталинской шинели и "самиздатовского" "МетрОполя". Чем был для вас этот альманах: литературной шалостью, вызовом тогдашнему застою или точкой отсчета?
Аксенов: Говоря, откуда мы вышли, я вспоминаю, как Андрей Вознесенский однажды сказал, что мы вышли не из "Шинели", а из гоголевского "Носа". "Ты, Вася, - говорил он, - вышел из левой ноздри, а я - из правой". Что касается "МетрОполя", то он стал серьезной вехой для всех его участников. Советская литература после Сталина развивалась чередой кризисов. Появилась "Оттепель" Эренбурга - скандал. Напечатали роман Дудинцева "Не хлебом единым" - опять скандал. Потом вышел почти диссидентский альманах "Литературная Москва", в котором приняли участие десяток лауреатов сталинских премий. И вновь скандал. Потом все стихло, устоялось. И вдруг - "МетрОполь". Альманах своим появлением не призывал к здравому смыслу, он просто отшвыривал цензуру как таковую. Для меня это было волнующее время, альманах стал для нас глотком свободы. Потом началось шельмование авторов, некоторые не выдержали напряжения, но большинство удержалось. И я всегда вспоминаю об альманахе, как о потрясающем моменте в своей жизни…
РГ: Ныне на книжный рынок хлынул поток низкопробной литературы. Не могли бы прокомментировать причины этого явления?
Аксенов: Существует откровенно развлекательная литература, литература, которую я бы назвал терапевтической. Моя жена, например, без конца читает детективы: Маринину, Донцову, Дашкову… Читает она и серьезные книги, но детективы ее успокаивают, а серьезная литература будоражит. Когда появился печатный станок, книга стала товаром - появилась масса романов-приключений. И то, что сейчас такого рода литература преобладает, свидетельствует, что и в России книга стала товаром. В Америке меня поначалу удивляло, как дама в супермаркете грузит в тележку упаковку бифштексов, пакет салата, бутылку минералки и книжку, упакованную в целлофан. Сейчас такие же картины я вижу и в Москве…
РГ: Не могли бы вы хотя бы кратко наметить тенденции развития современной российской литературы? И к какому направлению вы относите свое творчество?
Аксенов: Простите, но для этого нам надо было расположиться на берегу реки, запастись продуктами, спальными мешками, и, может быть, к утру мы обсудили бы эту тему. Впрочем, я более или менее подготовлен к ней. Как председатель жюри премии "Букера" этого года, я уже прочел больше тридцати современных повестей и романов, поэтому какую-то тенденцию уловил. В серьезной литературе несколько снизилось внимание ко всякого рода пакостям человеческого существования, что было характерно для середины 90-х годов, когда литература опровергала человека не только как социальную личность, но и как биологическую. С другой стороны, у талантливых авторов появился интерес к самокопанию, стремление понять себя как личность. Что касается меня, то я отношу себя к русским космополитам, и в этом нет противоречия. Пушкин ни разу не выезжал за границу, но был самым настоящим русским космополитом. Им же был и Гоголь, хотя он не мог жить без перемещений. Русские писатели за границей писали очень плодотворно, примеров тому немало…
РГ: Когда вам легче было писать: в СССР, под гнетом цензуры и недремлющим оком Союза советских писателей, который вы однажды назвали "детским садом строго режима", или сейчас?
Аксенов: Мне всегда было интересно писать, я вообще большой любитель этого дела. В СССР мы все были измучены соцреализмом, с ним невозможно было бороться. Для меня гораздо легче было писать в эмиграции, а сейчас я создаю для себя искусственную эмиграцию в Москве из-за бешеного ритма общественной жизни. В столице масса отвлекающих моментов, поэтому я убегаю во Францию, где у меня есть маленький домишко, и пишу. Писатель очень близок к понятию эмигрант…
РГ: Вашу раннюю повесть "Звездный билет" можно сравнить с эстрадным шлягером, а "Стальную птицу", которая была написана несколькими годами позже, - с довольно сложной джазовой композицией. "Московская сага" - это уже объемное симфоническое произведение…
Аксенов: Готов согласиться с такого рода музыкальными аналогиями, но это происходит бессознательно. Хотя один из крупных музыкантов назвал повесть "Ожог" - самой джазовой вещью в моем творчестве.
РГ: У Солженицына есть труд "Как нам обустроить Россию". Как вы видите этот процесс?
Аксенов: Понимаю, что этот вопрос вызывает гораздо больший интерес, чем разговор о творчестве. Я никогда не отворачивался от общественной деятельности. На днях в Москве вышел сборник "Зеница ока", где составитель использовал множество моих статей из периодики. Я всегда готов высказаться на важные общественные темы. Однако я не берусь решать задачи, какие ставит Александр Исаевич в своем опусе, я не знаю, как нам обустроить Россию. Несмотря на все сложности, искривления, выход из удушающего коммунизма все-таки осуществляется спонтанными движениями народных масс. Народ сам ищет выход к лучшей жизни…
РГ: Как вы оцениваете состояние отечественной демократии, учитывая, что вы долгое время жили в Америке, теперь во Франции?
Аксенов: Вопрос о демократии в России по-прежнему остается открытым. В ходе развития цивилизации, когда появляются невиданные прежде средства массовых коммуникаций, нас могут ждать любые катаклизмы. Пройдет, скажем, серия терактов, и все мировое устройство рухнет. Ведь революцию в России подготовили вовсе не большевики, успех ее был гарантирован сорока годами непрерывного террора, начиная с убийства Александра II. Убийствами царских чиновников боевики добились паралича государственной власти. Террор разлагает общество и сейчас, и в результате всемирную паутину - Интернет - может затянуть самая обычная паучья паутина. Но современная демократия - субстанция вязкая, гибкая, что не раз спасало ее. А любая тоталитарная власть - будь то нацизм, коммунизм, исламизм - только с виду крепкая, а на излом она крайне хрупка. И если в России еще неокрепшая демократия не выживет, то страна развалится, ее попросту растащат по кускам.