Парадоксально, но эти мастера, признанные во всем мире, в России известны очень мало. Это едва ли не первое широкое представление их московскому зрителю. Причем части экспозиции, посвященные С. Шаршуну и А. Ланскому, носят монографический характер - в роскошном трехэтажном особняке галереи "Наши художники" под их картины отведены целые этажи.
В самой Франции на пике их популярности в середине 60-х годов этих художников объединяли вместе как абстракционистов или в качестве "второй парижской школы". В нынешней России они появляются, скорее, не как "забытые имена" музейных экспозиций первых лет перестройки, а в качестве дорогих и признанных авторов для развивающегося российского арт-рынка. Не случайно на открытие выставки в Подмосковье съехалось множество коллекционеров, искусствоведов, журналистов, арт-критиков и просто богатых людей, присматривающихся к возможному выгодному вложению денег.
К вернисажу был выпущен каталог, составители которого особо благодарят известного французского коллекционера и слависта Ренэ Герра, безвозмездно предоставившего статью и материалы о Сергее Шаршуне, чьим близким другом, секретарем и душеприказчиком он был. Поэтому логично было узнать о представленных мастерах из первых уст.
Ренэ Герра,
КОЛЛЕКЦИОНЕР ИСКУССТВА РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ:
Российская газета | Вы были знакомы с представленными на выставке художниками?
Ренэ Герра | По возрасту я был знаком с двумя из четырех художников. Андрей Михайлович Ланской, в частности, приглашал меня в церковь, где он был иподьяконом и чтецом, у меня были с ним удивительные встречи. Но близко я дружил с Сергеем Ивановичем Шаршуном. Это, если можно так сказать, мой герой. Я познакомился с ним в середине 60-х. Сначала я знал его как замечательного писателя. Позвонил ему, он меня очень мило принял, я купил у него книги, по-моему, я был единственным покупателем. Мы много общались, бывали друг у друга. Так как жили недалеко, он, бывало, заходил "на огонек". Он был постоянным гостем "Медонских вечеров", которые я устраивал с начала 70-х годов. Тогда он был прославленным французским художником, с русскими общался мало, а для него было очень важным общение в русской языковой стихии. И, как это ни парадоксально, я выступал в роли "моста". У меня он встречался с Ириной Одоевцевой, которая по моей просьбе написала большую статью для "Русской мысли" после выставки Шаршуна в 1972 году.
РГ | Статья, кажется, вошла в книгу Одоевцевой "На берегах Сены"?
Герра | Да, там это отдельная глава. И Сергей Иванович, как ребенок, радовался этому, потому что это была Одоевцева, жена поэта Георгия Иванова, осколок блистательного довоенного русского Парижа, где он общался с Мережковским, Гиппиус, Ремизовым. Шаршун сам был отдельной значимой фигурой этого русского мира в изгнании.
РГ | Ведь он приехал во Францию еще до революции?
Герра | Да, в 1911 году. Он был чрезвычайно скромен, но еще Георгий Адамович писал о Шаршуне, что он не только гениальный художник, но и великий писатель. Вообще он уникум. В Берлине в начале 20-х годов он издавал листовки "переводов с дада", выступал как один из первых дадаистов. В прошлом году была огромная выставка в Центре Помпиду в Париже, где Шаршун выступил в самых разных ипостасях - как живописец, как писатель, были представлены его письма из архива. Его великие современники ясно представляли, кто перед ними. Когда-то Пикассо сказал, что у него два любимых художника, - Хуан Гри и Сергей Шаршун.
РГ | Именно Шаршун в вашей коллекции является стержнем, вокруг которого представлены и остальные участники выставки?
Герра | Когда мы хоронили Шаршуна в 75-м году, было немного людей, и вдруг как из-под могилы явился Андрей Ланской. Великий Ланской, который в то время был намного более знаменит во Франции да и во всем мире, чем Шаршун. Он был уже тяжко болен и, тем не менее, пришел почтить память соратника. И он сказал мне: Ренэ Юлианович, вы не понимаете, кого мы хороним? Предпоследнего великого русского художника. Теперь очередь за мной". Через несколько месяцев его не стало. Никола де Сталь, которого не только я считаю одним из самых лучших художников ХХ века, сын генерала, помощника коменданта Петропавловской крепости, - он очень уважал Шаршуна, писал о нем, подарил, как и Поляков, ему свою работу. Сейчас эти работы обоих художников у меня.
РГ | Они перешли к вам вместе с архивом Сергея Шаршуна?
Герра | Да, он передал мне свой архив еще при жизни, через нотариуса. В моей коллекции несколько десятков его работ. Что-то он мне дарил, что-то я покупал на аукционах после его смерти. Его картины есть в каталоге выставки из моего собрания, которая прошла в Третьяковке в 1975 году. Тогда это был первый показ его работ в России. Я был застрельщиком, если можно так сказать. Поэтому нынешняя выставка очень важна для меня, хотя работ из моей коллекции тут нет. И сам антураж галереи очень подходящий для этих художников.
Геннадий Рождественский,
ДИРИЖЕР, КОЛЛЕКЦИОНЕР:
РГ | Как вам понравилась эта выставка?
Геннадий Рождественский | Выставка замечательная. Меня она потрясает еще и потому, что я давний житель "Рублево-Успенской губернии", я уже лет сорок живу здесь на Николиной горе и помню, как до самого недавнего времени на этом месте стояли две хибары. Если бы мне сказали, что я буду свидетелем этого неслыханной важности события, я бы не поверил. Когда я вижу перед собой шедевры русского искусства, это у меня вызывает восхищение.
РГ | В вашей коллекции есть эти художники?
Рождественский | У меня есть несколько работ Ланского - его автопортрет и часть замечательного цикла "Записки сумасшедшего". А Сергея Шаршуна есть вещь, которая называется "17-й дивертисмент Моцарта". Сегодня я увидел здесь работу, которая напомнила мне ее, она называется "Концерт Грига". Странно, Шаршун наверняка не знал, что Григ делал переложение для двух роялей сонат Моцарта. Это какие-то подсознательные сближения. Или я видел тут его работу "Оркестровые трубы N2". Я был бы счастлив, если бы эта вещь была в моей коллекции. Она давала бы мне инспирацию для творчества.
РГ | В вас говорит уже коллекционер?
Рождественский | Знаете, когда смотришь такое собрание шедевров, как здесь, всегда есть потайная мысль: а что бы ты хотел повесить у себя дома. Иногда, вроде бы, и мастера знаменитые, а ничего не хотел бы. А здесь много вещей, которые я хотел бы иметь всегда перед собой. Может, лишь, что касается Полякова, я не очень большой его поклонник. Я знаю, что он был замечательным гитаристом, играл в Париже в русском ресторане с Алешей Дмитриевичем. В какой-то момент стал рисовать, получил огромную славу как художник. Но мне намного ближе Ланской. Может, потому, что моя квартира в Париже упирается окнами в окна его мастерской, - не знаю. Есть странные совпадения. Это - дом 78 по авеню Моцарт, которую пересекает улица Сергея Прокофьева. Как это получилось? Многому в жизни приходится удивляться.