В первую очередь, конечно, комментариев требует само политическое завещание Ширака. Довольно короткое для такого события, как прощание с властью человека, на протяжении нескольких десятилетий занимавшего в ней видное место, а последние 12 лет возглавлявшего страну. И крайне эмоциональное, сродни национальному характеру французов, всегда испытывавших дефицит рационального восприятия реальности.
Что же услышали они от уходящего президента, сидя у телевизора в воскресный вечер?
"Никогда не потакайте экстремизму, расизму, антисемитизму или неприятию инакости. В нашей истории экстремизм уже чуть не завел нас в пропасть. Это яд. Он разделяет людей. Он их отравляет и разрушает", - так прозвучал самый, пожалуй, конкретный завет Ширака своим соотечественникам. И одному из них - Николя Саркози, которому социологические опросы единодушно пока обещают скорый переезд в Елисейский дворец. Думаю, для него же, самого жесткого борца против нелегальной иммиграции и за растворение всех "инаких" во французском обществе, автора идеи о создании нового министерства - по делам иммиграции и национальной идентичности, прозвучала и другая фраза Ширака: "Франция богата именно своим разнообразием!"
Вообще-то национальный вопрос уже давно "испортил" французов, которые расплачиваются за свое имперское прошлое мощным (и оттого не всегда контролируемым) потоком иммигрантов из бывших колоний. С расширением Евросоюза к ним добавились искатели приключений и лучшей судьбы из восточной части континента. Недаром же референдум о принятии конституции Евросоюза в мае 2005 года провалился фактически из-за всего-то одного плаката, развешенного по всей Франции противниками европейской интеграции и изображавшего... водопроводчика-поляка.
И именно на благодатной почве "неприятия инакости" взросла популярность лидера, говоря языком политкорректности, крайне правого (а на самом деле фашиствующего) Национального фронта Жан-Мари Ле Пена, который на прошлых президентских выборах 2002 года пробился даже во второй тур, повергнув в шок политический класс Франции. Лучше других, пожалуй, усвоил этот урок Николя Саркози: став министром внутренних дел, он весьма радикально повел наступление на иммиграцию. Результат оказался двояким. С одной стороны, он привлек к себе голоса националистически настроенных избирателей (по сегодняшним опросам общественного мнения, в президентской гонке Ле Пен идет лишь четвертым), а с другой - еще резче обострил и без того напряженную ситуацию в городских "иммигрантских" пригородах, где участились и ужесточились проявления недовольства со стороны всех этих "понаехавших".
Собственно говоря, Ширак предупредил своего возможного преемника от такого излишнего ража в борьбе с иммиграцией, который может принести сиюминутную электоральную выгоду, но никак не решает по сути ни проблему иммиграции, ни проблему ее взаимоотношений с французским обществом. Предполагаю даже, что осужденный им "экстремизм" Ширак приписывает не столько уличным бунтовщикам, бьющим витрины магазинов и переворачивающим автомобили, сколько политикам-националистам, требующим - открыто или иносказательно - "Францию для французов".
В смысловой (идущей от ума, а не от сердца) части политического завещания Ширака содержится и такое наставление: даже в обновленном мире оставаться верным "французской модели".
Со времен Де Голля о Франции говорят как о стране, где даже самые правые по сути своей - левые. Выдающийся политик, благодаря которому Франция попала в один ряд с великими державами-победительницами во Второй мировой войне и сумела поставить точку в изнурительном, бесперспективном и безрезультатном алжирском конфликте, стал и автором той самой "модели", которой привержен Жак Ширак.
Генерал, не приемля ни социализма, ни - тем более - коммунизма, нашел свой рецепт против послевоенной разрухи: некую разновидность государственного капитализма, покоящуюся на двух китах - крупной государственной собственности и затратной системе социального обеспечения. Поскольку правее Де Голля практически никого не было, а все его оппоненты находились в левых секторах политической сцены, генерал и его последователи парадоксальным образом, вопреки своему этатизму, стали представлять правый фланг французской политики. Чем, думаю, объясняются (помимо совместного антиамериканизма) и особые отношения, которые уже несколько десятилетий (и в советские времена, и сегодня) связывают Париж и Москву.
Ширак, правда, пытался подправить ту самую генеральскую "французскую модель", объявив себя неоголлистом, от этого, однако, не намного возросла эффективность государственного сектора, а затратное социальное обеспечение продолжало висеть кандалами на французской экономике. Но и на полный отказ от него не хватало политической воли, поскольку любая, даже крошечная, реформа системы выводила людей на улицы и, следовательно, грозила потерей голосов избирателей.
Противоречия Ширака с Николя Саркози (хотя они считаются членами одной политической семьи) касаются не только трактовки и методов национальной политики, но и отношения к либерализму и атлантизму, в излишней приверженности к которым уходящий президент упрекает потенциального преемника. Как бы то ни было, сегодня Ширака называют последним голлистом, а значит, его призыв к верности "французской модели", скорее всего, останется гласом вопиющего в пустыне: "модель" эта уже явно не отвечает требованиям современной экономики.
Теперь слово за избирателями: если они захотят достаточно быстро модернизировать свою жизнь, невзирая на "французскую особость", о которой тоже говорил Ширак в своем телевизионном обращении к народу, то проголосуют за Саркози. Если же предпочтут более плавный переход, состояние "ни мира, ни войны", их избранником может стать центрист Франсуа Байру, мощно набирающий рейтинг в последние дни и почти сравнявшийся в общественном мнении с социалисткой Сеголен Руаяль, не предложившей стране пока ничего нового.
От ухода "последнего голлиста" осиротеют в Европе (включая Россию) и антиамериканские настроения. Лишившись на этом направлении поддержки и Германии (после Шредера), и Италии (после Берлускони), и Франции (с приходом Саркози, который к тому же намного критичнее своего предшественника оценивает внутреннюю политику Кремля), на европейском театре антиамериканских действий Москве предстоит сражаться практически в одиночку, уповая отныне лишь на азиатских и латиноамериканских "товарищей по оружию". Европа нам уже вряд ли поможет.