Время от времени многие режиссеры делают подобные заявления - профессия реально трудная, связана с бесчисленными привходящими обстоятельствами, а творческие натуры ранимы. В надежде, что это минутная вспышка, мы и дозвонились до знаменитого режиссера в Хельсинки, куда он приехал по случаю показа его фильма "Хрусталев, машину!".
- На каком-то этапе все режиссеры говорят, что уходят из кино, - подтвердил Алексей Герман. - Но я действительно не понимаю, что можно сделать, чтобы кино продолжало существовать как искусство. Год назад у нас был скандал по поводу Дворцовой площади, где мы хотели провести международный кинофестиваль. Но некоторые представители петербургской интеллигенции заявили протест и эту идею поломали. Причина? Директор "Эрмитажа" Пиотровский написал тогда в своей газете, что кино - вообще не искусство, а бизнес.
То, что я делаю в кино, уж точно не бизнес. И я стал присматриваться к тому, что происходит. Разговариваю с одним коллегой. Спрашиваю: как новая картина? "Хорошо, - отвечает, - взял 16 миллионов". - "Да нет, я не о том, кино-то какое получилось?". - "Да хрен с ним, какое кино, ведь 16 миллионов!"
Сейчас я доделываю свое кино. Хорошее оно или плохое, но я не знаю, куда его теперь двигать. Идей полно, но я в полной растерянности: сниму - и в зале будет сидеть пятнадцать человек. Почему я сейчас в Хельсинки? Здесь крутят "Хрусталев, машину!". Картину, которую на родине почти не показывали. Вот так тебя и настигает мысль: а может, я зря все это? Может, как-нибудь перекручусь без кино? Потому что не понимаю, куда кино движется.
Российская газета: А как обстоят дела с фильмом "Трудно быть богом"?
Алексей Герман: Предстоит сложный период озвучания. Деньги на него есть, но много организационных трудностей. Например, в России напечатать качественный черно-белый "Кодак" невозможно. Эту картину вообще преследуют беды. Умер оператор Володя Ильин - один из лучших. Умер за камерой, работал до последнего. Снимая, умирал. Это был подвиг настоящий...
РГ: И все же можно надеяться, что ваше заявление - не более чем жест, задача которого привлечь внимание к ситуации в нашем кино.
Герман: А вот давайте вспомним, как шли все мои картины. "Седьмой спутник" - запрещен. "Проверка на дорогах" - запрещена на 15 лет, меня вызывали в прокуратуру и там орали. "Двадцать дней без войны" сам Симонов пытался протолкнуть - получилось только через полтора года. "Мой друг Иван Лапшин" - меня выгнали со студии, потом мы написали Андропову, и фильм вышел в семи копиях. Потом я делаюсь хорошим и получаю Государственные премии. Решаю снять "Хрусталев, машину!". Снимаю девять лет - нет денег. Заместитель Явлинского Артемьев отобрал у меня все деньги, которые дал Собчак, и мы опять остановились на год! В конце концов фильм снят - и следует провал в Канне. Потом фильм выходит в Париже - и там все начинают его бешено хвалить, включают в число пятидесяти лучших. В России мне вручают премию президента, но у меня нет ни копейки, чтобы сделать хоть одну копию. Пока через год не звонит некий бизнесмен и не дает денег. Копии выходят бракованные, и этот брак идет по ТВ.
С другой стороны, вот смотришь какую-то погань, где актеров нельзя отличить друг от друга, я бы таких актеров на первый курс не взял - а все хвалят.
И вот в итоге я оказался в положении чеховского кота: его так били, что он при виде мыши стал пускаться наутек.