Перечитал сейчас "Египетские ночи" - и оторопь. "Зачем крутится ветр в овраге, / Подъемлет лист и пыль несет, / Когда корабль в недвижной влаге / Его дыханья жадно ждет? / Зачем от гор и мимо башен / Летит орел, тяжел и страшен, / На чахлый пень? Спроси его. / Зачем арапа своего / Младая любит Дездемона, / Как месяц любит ночи мглу?"
Плохо же читали Пушкина африканцы и афроамериканцы, которые нашего поэта числят своим. Помню обложку нью-йоркского журнала Ebony (в переводе - "черное дерево", на сленге - "негр") с портретом русского "потомка негров безобразных". Помню плакат "Знаменитые чернокожие", где рядом с Луисом Армстронгом и Мухаммедом Али - Дюма и Пушкин. А в "Египетских ночах" - вон что. Пушкин выстраивает три ряда, в которых чему-то замечательному предпочитается нечто ничтожное. Сначала у него ветер вместо того, чтобы надувать корабельный парус, метет пыль в овраге. Потом орел, минуя горы и башни, садится на пень. Потом юная блондинка Дездемона привечает пожилого мавра Отелло. Не спасает дополнительная равноправная параллель "месяц - ночь": овраг и пень ярче, убедительней, а пень еще даже и "чахлый".
Вот интересно: живи Пушкин в наши дни, выстроил бы он такую триаду: овраг - пень - арап? Есть ощущение, что нет. Он человек был, безусловно, страстный - о чем и жизнь его, и стихи, - но и обладавший сильным здравым смыслом. Таких немного в русской словесности: из великих - Пушкин да Чехов. Вот пишет Вяземский: "Не раз бунтовал он против общественного мнения и общественной дисциплины, но, по утишении в себе временного бунта, он сознавал законную власть этого мнения... И это не была малодушная уступчивость. Всякая свобода какой-нибудь стороной ограничивается той или другой обязанностью, нравственной, политической или взаимной. Иначе не быть обществу, а будет дикое своеволие и дикая сволочь".
Кажется, что теперь Пушкин был бы политкорректен именно в силу здравого смысла.
Здравый смысл предписывает внимательно и чутко относиться к правилам "общественного мнения и общественной дисциплины". Эти установления - в отличие от государственных! - никогда не могут быть глупыми или неправильными, потому что не порождаются волей одного лица или группы лиц, а вырастают сами, стихийно. Протестовать против них так же бессмысленно, как против дождя.
В России очень принято насмехаться над политкорректностью - прежде всего в силу легкости этого занятия. "Собака - негуманоидный компаньон", "карлик - вертикально нестандартный", "сумасшедший - альтернативно одаренный" и т.п. Ха-ха. Легкий хлеб.
Но если исключить гротескные крайности, которые надо исключать везде и всегда, подобно высшей и низшей оценкам в фигурном катании, стоит приветствовать политкорректность как замечательное проявление коллективного разума. И разбираться в его происхождении. Как всякий общественный феномен, политкорректность требует исторического подхода. На что стала реакцией и на что продолжает реагировать политкорректность?
Принципиально нового в ней немного. Гимны однополой любви находим у древних греков. Проповедь вегетарианства - у отцов церкви. Неистовый пропагандист экологического сознания на век раньше Альберта Гора - Михаил Астров. У Лескова в романе "Некуда" - бурная дискуссия: можно ли оскорбить женщину, отворяя перед нею дверь? Да и вообще, политкорректность - не что иное, как сумма понятий, которым нас учили мама, детский сад и великая литература: "вежливость", "сострадание", "милосердие", "сочувствие к маленькому человеку".
Вот оно, главное: "маленький человек". Пафос Диккенса и Гоголя, помноженный на права личности в демократическом обществе, сделался каноном. Демократия - власть большинства и права меньшинства. Понятно, что большинство, имеющее власть, именно в силу этого ведет себя спокойно. И столь же понятно, что меньшинство, обладающее только правом, - волнуется. Вот, кажется, все сошли с ума на похудании. Однако, по статистике, худеют от 6 до 10 процентов людей, но они слышны: у них рты не заняты. Гей-парады оскорбляют даже умеренных традиционалистов: занимайтесь чем хотите, но зачем же демонстрировать свои предпочтения публично? Ответ прост: затем, что из-за нетрадиционной сексуальности Оскар Уайльд был посажен в тюрьму, а Чайковский покончил жизнь самоубийством.
Крайности меньшинств могут быть смешны, крайности традиционной системы ценностей - чудовищны: у них и права, и власть в одних руках.
Всего полвека назад великая певица Билли Холидей должна была пользоваться грузовым лифтом в гостинице "только для белых". Стоит помнить об этом, веселясь по поводу нелепостей с "афроамериканцами" и "афроафриканцами"? Да пусть называются как хотят, но ездить будем все вместе в пассажирском лифте.
Общество традиционных ценностей, проявляя высокое эстетическое чувство, отправляло инвалидов, чтобы не портили облик советских городов, на северные острова (последовательно было бы сослать туда и Венеру Милосскую). А общество бесконтрольной демократии принимает эстетику, в которую вписываются калеки, и перед ними на остановках приседают, помогая войти, городские автобусы.
Разговоры о создании феминистской Библии, чтобы Творец не безусловно получался мужчиной - смехотворны: слишком давно написана Книга, чтобы вносить поправки. Но высшая похвала на всех уровнях, хоть бы и в парламенте, - "настоящий мужик"; или венец славословия президенту - "мужчина и офицер": это в наше время в нашем мире не только смешно, но и немножко стыдно.
Политкорректность выстраивает свои бастионы на месте разрушенных и отмененных прежних. Опять-таки ничего особенно нового не придумано. Если и мотивация несколько иная, смысл запретов давно известен: не обижай слабых, не оскорбляй униженных, не бей по голове братьев (и сестер!) своих меньших. Людей с другим цветом кожи не брани, инвалида не делай отрицательным героем, женщину не задень, над дебилом не смейся, над собакой всплакни. Табу, как и всегда, прежде всего - в сфере словоупотребления: что не названо, того не существует. И наоборот. Старик, переименованный в "старшего гражданина" (senior citizen), состарится позже.
Это "ветру и орлу и сердцу девы нет закона" - и поэтическому творчеству, к чему подводит Пушкин. Но тем, кто этими вопросами занимается - экологией, животным миром, положением женщины в обществе, африканцами в Европе, - никуда от законов общежития не уйти. Два столетия назад арап спокойно проходил по разряду чахлого пня. Сейчас - неловко.