Владимир Спиваков: Каждому человеку хочется, чтобы его понимали
"Это не лица, это лики"
- У вас есть все: мировая известность, бессчетное множество званий, наград, материальная независимость, прекрасная семья... Чего не хватает?
- Покоя.
- В каком смысле?
- Когда вы ответственны за других людей, хочется некой высшей справедливости. Она, как я ее понимаю, заключается в способности отказаться от чего-то для себя самого, чтобы не нарушить права ближних.
- И часто приходилось отказываться?
- Часто. Ведь помимо сольных выступлений у меня еще четыре вектора деятельности: "Виртуозы Москвы", Национальный филармонический оркестр России, Московский Международный Дом музыки, президентом которого я являюсь, и Международный благотворительный фонд. Это детский фонд. Он требует постоянной заботы и постоянных дотаций. Когда распался Советский Союз, я понял, что страдать от этого будут самые уязвимые представители общества - старики и дети. И я решил попытаться помочь хотя бы детям, имея в виду не только помощь материального или медицинского характера, но и задачу сохранения культурного пространства. Сейчас практически в каждой стране есть отделения моего фонда. И куда бы я ни приезжал, везде хорошо одетые детишки приходят на концерты, нередко садятся на сцену, иногда заглядывают на пресс-конференцию. Я спрашиваю: вы откуда? Они говорят: мы из вашего фонда. Я не любитель цифр, но около восьми тысяч детей получили безвозмездную помощь. Число спасенных детских жизней - семнадцать-восемнадцать. Это дает мне ощущение внутренней гармонии. Когда я смотрю на лица детей, играющих на любых инструментах, я вижу, что это не лица - это лики.
"Виртуозы Москвы" до и после Испании
- Вы говорите о высшей справедливости как о способности самому потесниться, чтобы добавить пространства другим. В вашем отношении к коллективу "Виртуозов Москвы" эта высшая справедливость в чем проявляется?
- Через два года "Виртуозам Москвы" исполнится тридцать лет. За это время я не уволил из оркестра ни одного человека. Человеку предначертана свобода выбора. В том числе и свобода покинуть оркестр.
- Многие уходили?
- В основном те, кто хотел уехать из страны, а также те, кто решил остаться в Испании после того, как мы пять лет отработали там по контракту. И я никогда этому не препятствовал.
- С музыкантами ведь непросто. Как и все люди искусства, они не чужды амбиций, нередко капризны, эгоистичны. И в какой-то момент у них появляются собственные музыкальные интересы, желание реализовать себя в новом качестве, занять более высокое положение... Это все было?
- Было.
- Вы трудно расставались?
- В большинстве случаев очень трудно. Я необычайно привыкаю к людям, я привязчивый, но когда человек уходит достойно, мы остаемся друзьями на всю жизнь.
- Когда вы формировали оркестр, человеческие качества музыкантов для вас имели значение?
- Конечно. Была идея лицейского братства.
- Она не наивной была, не утопической?
- Нет. Думаю, это как раз и помогло сохранить оркестр. Что там ни говори, у человека есть сердечные привязанности к дому, к семье, к друзьям, к языку, к той музыке, на которой он воспитывался, к той литературе, которую он читал. Приведу вам простой пример. Я как-то привез во Францию две яблоньки. Посадил. Один сорт назывался "богатырь", другой - "китайка". "Богатырь" умер сразу, а "китайка" хоть и жива, но не дает плодов. Даже дереву трудно на чужой почве. То же самое с человеком. Отработав контракт под патронажем принца Филиппа Астурийского, некоторые из моих музыкантов захотели остаться в Испании. В основном это были пожилые люди, чьи дети нашли в Испании работу, внуки пошли в испанскую школу. А более молодые и те, кто был сильнее привязан к России, предпочли вернуться. Приехав обратно в Москву, мы набрали в оркестр недостающих людей. И уже десять лет играем в новом составе, который не хуже старого.
- Отъезд "Виртуозов" в Испанию был своего рода творческой эмиграцией?
- Да. Иначе было просто невозможно сохранить оркестр - разъехались бы все. Шел 90-й год. Когда у вас в руках талон с вашей фотографией и надписью: "Спиваков Владимир Теодорович, имеет двух детей, Татьяну и Катерину, коим полагается 300 граммов масла и 2 килограмма сахара; ведь так было в каждой семье", в таком случае трудно быть верным идее музыкального братства. выход был найден благодаря моей дружбе с королевской семьей Испании. Сейчас "Виртуозы" находятся на попечении правительства Москвы. Музыканты получают вполне приличные зарплаты. После двадцати пяти лет существования у нас наконец появилась база для репетиций. Хорошие условия для работы имеет и руководимый мною Национальный филармонический оркестр России, созданный по прямому указанию президента. Мне хочется, чтобы этот оркестр стал любимым в народе. Мы очень много ездим с ним по России.
- Тягу широких масс к музыкальной классике вы не преувеличиваете?
- Хочу вам сказать, что при отчаянных криках со всех сторон, что классическая музыка умирает, что она никому не нужна, при невероятной конкуренции с телевидением, выясняется: куда бы мы ни приезжали - всюду объятия, цветы, рукоплескания и ощущение, что мы нужны. Ведь артисту самое главное - знать, что он нужен. Деньги, конечно, нелишни, но при любых гонорарах важно чувствовать свою востребованность. Это в природе артиста. Настоящий артист, он как рыба, идущая на нерест. Он не может не "нереститься". Прет против течения, разбиваясь о камни, и ничего вы с этим не сделаете.
В филармонию - как в церковь
- В этом году с Национальным филармоническим оркестром России вы совершили большой гастрольный тур по США. Американская публика сильно отличается от российской?
- Российская публика приходит на концерт по велению души.
- Американская - нет?
- Американская относится к концертам как к важному явлению социальной жизни.
- Для американцев концерт - статусное мероприятие?
- Да. Конечно, и там, и в Европе, скажем, в Германии или Чехии, некоторые люди приходят на концерт с партитурами, но в принципе - да, это статусное мероприятие.
- А у нас разве не так? Ваши концерты стали атрибутом светской жизни. Вас это не смущает?
- Нет, меня не смущает.
- Это нормально?
- Нормально. Даже Бах в свое время соединил духовную музыку со светской и создал гениальные творения.
- Российская музыкальная публика изменилась за послесоветские годы?
- Изменилась.
- Что с ней произошло?
- Она стала, мне кажется, менее подготовленной к восприятию классики. Наверное, отчасти из-за того, что из школьной программы убрали так называемый час музыки. К этому надо вернуться. Шостакович мечтал, чтобы в школах изучали не только цифры-буквы, но еще и ноты.
- В пору вашей юности музыкальная публика была более просвещенной, более образованной?
- По моим впечатлениям - да. Мы ходили с родителями в Ленинградскую филармонию, как в церковь. Это был почти религиозный ритуал. Тем более что в церковь тогда запрещалось ходить.
- Столь трепетное отношение к посещению филармонии вернется, вы думаете?
- Вернется. Как религию не убили, так и это не истребить.
- Вы считаете, классические сочинения доступны пониманию не только утонченных знатоков?
- Считаю, что не только. Все зависит от того, как вы классику подаете.
- Вот-вот... Некоторые музыкальные критики как раз упрекают вас в том, что вы классику адаптируете к массовым вкусам, чуть ли не способствуете опопсению Моцарта, Шуберта, Вивальди...
- Каждому человеку хочется, чтобы его понимали. Шостакович, писавший трудную для своего времени музыку, тоже хотел быть услышанным. Если публика чувствует, что вы горите, что через вас идет передача эмоционального строя или каких-то идей, заложенных в произведении, она вас поймет. Музыка может выразить то, что бессильно выразить слово. Музыка - это всеобщая человеческая речь.
Выбор между кистью и смычком
- Если бы Юрий Янкелевич, ваш консерваторский педагог, вовремя не пресек ваше увлечение живописью, вы не стали бы музыкантом?
- В жизни всегда нужен кто-то, кто вас остановит или, наоборот, подтолкнет. Учась в консерватории, я очень увлекся живописью. До того как было построено обжещитие, родители были вынуждены снимать для меня в Москве то, что тогда называлось "угол". В этой квартире на улице Кирова жил изумительный человек - Александр Васильевич Буторов. Я его обожал. Он был художник. Мы ходили на пленэр и писали этюды. Я был так увлечен рисованием, что скрипку почти забросил.
- Вы могли стать художником?
- Может быть, не знаю.
- А ваша мама! Она же буквально запирала вас в музыкальной школе, где сама преподавала. Просила вахтера не выпускать мальчика на улицу, пока не закончатся занятия. И этот мальчик ходил из класса в класс, слушая игру на всевозможных инструментах.
- А мальчику хотелось бегать по двору, играть в футбол, бить лампочки в подъезде...
- Родители просто втолкнули вас в музыкальный мир?
- Да. По счастью.
- Это удивительно. Вам ли не знать, сколько юных созданий бросили заниматься музыкой только потому, что родители их заставляли.
- В меру, наверное, надо и заставлять. Да, я думаю, заставлять все-таки надо.
Успех и слава, гордость и гордыня
- У вас выработалась привычка к успеху или подчас возникает страх перед неудачей, провалом?
- Ну, полного провала, надеюсь, быть не может. Все-таки какой-то уровень мы держим. Тут надо различать гордость и гордыню. В случае с гордостью все понятно: когда есть чем гордиться - пожалуйста, твое право. А когда петух думает, что солнце встает, потому что он закукарекал, это смешно. Кроме того, надо понимать разницу между успехом и славой. Я приведу вам по памяти слова Наполеона на эту тему. Он писал примерно так: "Я изучал успехи других полководцев и пришел к выводу, что они сделали все для того, чтобы эти успехи состоялись. А слава моя - это не сорок выигранных битв, а Гражданский кодекс". Каждый человек по-своему оценивает свои успехи и по-своему относится к славе. Думаю, правильнее и лучше всех сказал по этому поводу наш гений Александр Сергеевич Пушкин: "Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище певца".
- В том, что гений и злодейство - две вещи несовместные, вы согласны с пушкинским Моцартом?
- Да, я, пожалуй, на его стороне. Хотя Сальери по-своему убедителен, когда с сомнением вопрошает: "Ты думаешь?"
- Вам приходилось встречать людей, благополучно воплощающих собой совместность того, что, по Моцарту, несовместно?
- Приходилось. Не хочу называть имена, но приходилось.
- Гениальность накладывает на человека какие-то нравственные ограничения?
- Наверное, да.
- Нарушение моральных запретов ведет к творческой деградации или не обязательно?
- Думаю, что ведет.
На оптимальном расстоянии от власти
- В каком-то своем интервью вы сказали, что формированию полноценной личности помогают большие препятствия, требующие мобилизации внутренних сил для их преодоления. На вашем пути таких препятствий много было?
- Очень много. Достаточно сказать, что я несколько лет был невыездным.
- Сегодня вы как-то выстраиваете свои отношения с властью или вообще стараетесь ее не замечать?
- На этот счет хорошо высказался Диоген. С властью, заметил он, нужно вести себя, как с огнем. Не подходить слишком близко, иначе можешь сгореть. Но и не удаляться слишком далеко, иначе можешь замерзнуть.
- Вы склонны к компромиссам?
- Не всегда. Есть какой-то предел, дальше которого я не пойду.
- Ну например?
- Например, когда шла война в Югославии, я дал концерт во Франции под патронажем президента Ширака, и сбор от этого концерта предназначался организации "Врачи без границ". Через несколько дней мне позвонили от президента Милошевича с благодарностью за то, что я, как они поняли, поддержал сербов. Я сказал, что поддержал врачей, которые спасают всех пострадавших от войны. Тогда мне было предложено за колоссальный, неслыханный гонорар приехать в Белград с концертом. Нажим был мощный, к тому же наш МИД тогда благоволил к Милошевичу. Тем не менее я отказался. Или вот еще случай. Когда Анатолий Собчак был вынужден жить в Париже, мы принимали его в своей квартире, встречали с ним и его семьей три последних Новых года его жизни, так скоропостижно оборвавшейся. Хотя многие люди из числа наших соотечественников нам этого настоятельно не советовали, утверждая, что подобные встречи могут мне крепко навредить. Я дружу с людьми независимо от того, какой пост они занимают.
- Вы доверчивый человек?
- Очень.
- Вас часто обманывают?
- Случается.
- И вы все равно готовы довериться?
- Да, конечно.
- И никакие уроки не извлекаете из этого опыта?
- Пытаюсь извлекать. Но что такое опыт? Это временное состояние. Всякий новый опыт дается человеку ровно до следующего опыта.
- Вы ощущаете свою зависимость от славы?
- Да не от славы, а от того, что каждый концерт - это экзамен для тебя. Потому что выходит афиша - Владимир Спиваков. И ты должен за это отвечать. Это груз. Это крест. Но это и счастье.
Игра со спичками на скрипке
Теодор Владимирович Спиваков, отец музыканта, иногда приходил к сыну на уроки в музыкальную школу. Владимир Спиваков вспоминает, что отец все очень скрупулезно записывал, а затем дома с ним занимался. "У него был свой педагогический метод: папа клал на стол коробок спичек, и за время урока нужно было этот коробок опустошить. То есть я играл пассаж - он вынимал спичку, повторял пассаж - он вынимал еще одну. Так я опустошал коробок. А потом надо было его снова заполнить в обратном порядке. Когда все спички опять оказывались в коробке, занятие заканчивалось".