Потомственный дворянин Борис Пиотровский стал директором Эрмитажа в хрущевскую оттепель и оставался им, когда страну сковала эпоха застоя. И негромко, осторожно, выставками, научной работой и самим стилем внутримузейных отношений рушил железный занавес: не только и не столько открывая Россию Западу, сколько восстанавливая утерянные или искаженные идеологией традиции.
Впервые он пришел в Эрмитаж школьником, а закончил свою жизнь директором всемирно известного музея, прослужив на этом посту более четверти века. 14-летним подростком, побывав вместе со своим классом в отделе древности Эрмитажа, он поразил проводившую экскурсию известную исследовательницу-египтолога Наталью Флиттнер своими знаниями и интересом к истории Древнего Востока. С тех пор он стал бывать там регулярно, помогая организовывать и оформлять выставки, не отказываясь также выполнять любую черновую подсобную работу. В 1925 году, поступив на историко-филологический факультет Ленинградского Государственного университета, Б. Пиотровский продолжил труд волонтера в Эрмитаже. В студенческие годы его учителями были выдающиеся университетские профессора.
Потом была война. "Научная работа очень облегчила нам тяжелую жизнь. Те, у кого день был занят работой, легче переносили голод. Чувство голода со временем переходило в физическое недомогание, мало похожее на желание есть в обычных условиях, и так же, как всякое недомогание, оно легче переносилось в работе... Мои научные статьи, написанные в Ленинграде зимой 1941/42 года, удовлетворяют меня более, чем некоторые из выполненных в мирной обстановке. И это понятно: в ту зиму можно было или не писать, или писать с большим подъемом, среднее исключалось вовсе", - вспоминал Борис Борисович. Эрмитаж продолжал сохранять бесценное: научный потенциал и свободу мысли.
"Никакого культа Бориса Борисовича в доме не было. Никогда не было ситуации, чтобы нам говорили: тише, папа работает, папа занят, папа отдыхает. Наоборот, как только папа появлялся дома, сразу же начиналась наша возня с ним. Он приходил домой поздно, и мы очень его ждали. Мы играли и буйствовали прямо в комнате, где он работал. Это было для дома нормально. В доме все были одинаково важны: и большие, и маленькие. Ничьи интересы не ущемлялись. Просто в доме все друг с другом дружили. И при этом все понимали, это получалось как-то само собой, что главный человек в доме - папа. У нас вообще был очень теплый дом, и, став взрослыми, уже создав свою семью, мы пытаемся это тепло сохранить, - рассказывает его сын, "наследственный" директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. - Папа очень любил дом, любил быть с семьей, играть с детьми, где-то вместе бывать с нами. Я только в ретроспективе, став взрослым, понимаю, как сильно, как глубоко он любил маму и нас, никогда не демонстрируя это. Он нас, кстати, никогда не хвалил. И при этом нами гордился".
В 1961 году Президиум Академии наук СССР принял решение об участии в кампании ЮНЕСКО по изучению памятников египетской культуры, находящихся в Нубии на участке, затопляемом водами строившейся Асуанской плотины. Руководителем археологической экспедиции стал Борис Пиотровский. Еще до подписания соглашения о советской помощи в строительстве плотины Борис Борисович посетил Египет - страну своих юношеских грез и многолетних научных поисков. Он буквально светился от счастья, когда узнал о предстоящей командировке. "Это как сказка, - говорил он, - сбудется моя мечта увидеть своими глазами Египет". Впоследствии, в 1961-1963 годах, он возглавил археологические экспедиции Академии наук в Нубии (Египет и Судан). Плодом стала монография "Вади-Алаки, путь к золотым рудникам".
В 60-е годы прошлого века расширялись международные связи самого Эрмитажа, организовывавшего крупные международные выставки или участвовавшего в них. Эрмитаж трансформируется: он воспринимается, во многом благодаря усилиям директора, не только как хранилище культурных ценностей, но и как центр культурного сотрудничества. Символично, что одной из последних крупных выставок, прошедших в Эрмитаже при его жизни, была экспозиция "Шедевры западноевропейской живописи из музеев стран Европы и США" - к 225-летию Эрмитажа. Она - своеобразный пролог к нынешней международной "экспансии" музея, свидетельство его открытости и авторитета. Разумеется, большую роль в этом играла личность самого директора. Роль личности в истории, особенно в истории российской, неоспоримо значима и ныне, и в сегодняшнем Эрмитаже.
Последним капитальным научным трудом Бориса Пиотровского стал первый том двадцатитомного издания коллекции Государственного Эрмитажа - "Эрмитаж. История и коллекция". Книга знакомит читателя с документальной историей создания музея, приобретения коллекции и с другими интересными событиями долголетней жизни музея. Несколько десятилетий Борис Пиотровский извлекал из небытия спецхранов документы, надеясь издать их, надеясь рассказать о судьбе Эрмитажа всю правду, понимая, что это вряд ли будет возможно в советских условиях. Увы, его монография "История Эрмитажа" увидела свет, когда ее автора уже не было в живых. Он ушел осенью 1990 года, когда страна и музей были на драматическом перепутье. Ушел, надеясь, что вечное все-таки сильнее повседневности. Он оставил эту надежду и своему сыну, который вот уже 15 лет меж вечным и повседневностью ведет Эрмитаж.