Он появился во время, как будто точно созданное для него. 60-е годы - эпоха интеллектуальных героев.
Алексей Баталов играет физика Гусева в "Девяти днях одного года". Вячеслав Тихонов - учителя Мельникова в "Доживем до понедельника". Олег Ефремов - следователя Подберезовикова в "Берегись автомобиля". Станислав Любшин появляется на экране в усеченной, замученной, переименованной "Заставе Ильича" Марлена Хуциева - именно этот фильм можно считать началом его кинобиографии. Играет Славку, о котором писали потом, что вроде парень простой, свой, с соседнего двора, а запросто не подойдешь и по плечу не похлопаешь. Слова эти применимы, пожалуй, ко всем героям Любшина. Удивительным образом в них сочетаются народность и интеллигентность, внешняя простота и внутренняя сложность, понятность и неоднозначность. Они как будто стоят особняком. Отдельно. Перпендикулярно к остальным людям.
Так вот, об интеллектуальном герое, столь востребованном в 60-е годы. В случае Станислава Любшина это словосочетание с полным правом можно разделить на две составляющие. Можно сказать просто: Герой. С большой буквы. И это будет правдой. А можно: интеллектуал, интеллигент. И тоже верно. Его интеллигентность - природное, врожденное качество, как цвет глаз или волос. Есть в нем внутренняя независимость интеллигента, который одинаково ровно разговаривает и с гримером, и с министром. И не поймешь, чего больше в нем и его героях - чисто мужского обаяния, силы, харизмы или притягательности крупной личности, неординарного характера, непростой судьбы. Ну, нет, не герой-любовник, а не влюбиться невозможно. Просто заставляет в себя влюбиться. Поглядишь и - все, как омут. Как ему это удается? Какими секретами он владеет? Бог весть.
Тут, наверное, надо сказать пару слов о такого рода умопомешательстве - полудетском, полудевичьем, - которое настигло меня, когда по телевизору впервые показывали "Щит и меч". Теперь это классика, и никому не надо пояснять, что Любшин играл Иоганна Вайса, предвосхитив появление на нашем экране целой плеяды советских разведчиков и самого Тихонова-Штирлица. Вайс был первым, и сразу - как удар молнии. Да разве ж такие бывают? В обыденной жизни? С такими глазами? С такой тонкой и в то же время сильной лепкой лица? Выправкой? Голосом - глубоким, горловым, странным? Было в любшинском Вайсе что-то космическое, инопланетное. Спустя много лет я с удивлением узнала, что Владимир Басов, подбирая актера на главную роль, искал человека неприметного, способного затеряться в толпе. Вот здесь он прогадал. Такой, как Любшин, в толпе затеряться не сможет, даже если очень постарается. Да, собственно, он и не затерялся.
Что известно о самом Любшине? Бытового, обыденного? Известно, что интервью он почти не дает, а если и дает, то неохотно и на отвлеченные темы. Перед началом спектакля любит посидеть в тишине, не чурается подойти к начинающему актеру и похвалить его. Известна, разумеется, канва биографии. Что родился в подмосковном селе Владыкино, что мать по вечерам играла в совхозной самодеятельности, что отец очень ее ревновал к этому увлечению и после каждого спектакля в сердцах хватал мольберт и принимался рисовать одну и ту же картину - "Грачи прилетели". Что маленький Слава сбегал на фронт, что чуть не погиб, провалившись в полынью, когда колол дрова в лесу, потому что мать лежала больная. Что учился в кислородно-сварочном техникуме, где стипендия была почти в два раза больше, чем в Щепкинском училище. Что все детство и юность занимался в драмкружке и что судьба его определилась, когда он впервые попал во МХАТ на "Трех сестер" в постановке Немировича-Данченко. "Когда Степанова сказала фразу: "В Москву, в Москву!.." - со мной что-то случилось", - вспоминает Станислав Андреевич. Решив поступать в театральное, он пришел советоваться к родителям. Они как раз смотрели по телевизору концерт Козловского. За Козловским стоял хор. Выслушав сына, отец показал на Козловского и сказал: "Если ты будешь, как он, иди. А если как те, что за ним, то не надо".
После окончания Щепкинского училища Станислава Любшина пригласили сразу в двадцать семь (!) театров. Но его театральная судьба - это пять московских театров. Ефремовский "Современник", любимовская Таганка, Театр им. Ермоловой, в который он пришел после 8-летнего перерыва в своей сценической жизни, эфросовский театр на Малой Бронной и, наконец, опять ефремовский МХАТ - с 1981 года и на всю жизнь. Исполнение Любшиным роли Шаманова в спектакле ермоловского театра "Прошлым летом в Чулимске" до сих пор вспоминают как очень большое театральное событие, позволившее открыть и зазвучать в полную силу драматургию Вампилова. Мощный театральный взлет Любшина продолжился во МХАТе. Он играет страшного, серого в своей обыденности Тартюфа, выламывается из всех заданных режиссером рамок в "Борисе Годунове" (Юродивый), играет Князя в легендарном спектакле Темура Чхеидзе "Обвал", чеховского Иванова, Гаева в "Вишневом саде", в зарубежной классике... С Таганкой и последующей за ней театральной паузой у Любшина связан один из самых неприятных периодов жизни. Тарковский предлагал ему роль Андрея Рублева. Съемки долго откладывались. Тарковский просил Любшина быть свободным в любой момент. Любшин ушел из Таганки - уломал Любимова отпустить его. Отказался сниматься в фильме, уже подписав договор. В связи с чем Госкино выпустило приказ о запрете снимать артиста Любшина в кино сроком на год и распространило его по всем студиям страны. У Любшина родился второй сын. Было нечем кормить семью. Жил в долг. А на Рублева Тарковский взял Анатолия Солоницына...
Есть четыре человека - четыре ориентира, если хотите, маяка или знака судьбы, - которые сопровождают Любшина всю жизнь. Может быть, сам Станислав Андреевич назовет больше имен, но эти четыре - все-таки главные. Ефремов, Володин, Шукшин, Чехов. Странным, причудливым образом эти четыре линии переплетаются, пересекаются, связываются, развязываются, двигая все дальше и дальше сюжет его жизни. Вот Ефремов и Володин. В ефремовском "Современнике" в пьесе Володина "Пять вечеров" Славку-студента играл Олег Табаков. Однажды дирекция что-то перепутала и назначила два спектакля с участием Табакова одновременно на двух площадках. На роль Славки срочно ввели Любшина. "В три часа дня меня привозят к Ефремову. Он болен, у него плеврит, он лежит забинтованный, говорить не может, и мы с ним репетируем. Я говорю текст, а он вместо своего монолога поднимает палец. Такая репетиция была", - вспоминает Станислав Андреевич. А через двадцать лет Никита Михалков пригласил его в "Пять вечеров" сыграть Сашу Ильина. Эта роль стала одной из лучших, быть может, даже знаковой в его биографии. Ефремову же Любшин остался верен до конца жизни мастера. Один из немногих, он приходил домой к Олегу Николаевичу, уже смертельно больному, репетировать "Сирано де Бержерака", уже понимая, что спектакль, скорее всего, будет последним у Ефремова. Если будет...
С Шукшиным связана отдельная и очень большая страница биографии Любшина. Когда-то они вместе снимались в фильме "Какое оно, море". Подружились - не подружились, но Шукшин дал Любшину прочесть семь своих рассказов, написанных от руки. Рассказы поразили Любшина настолько, что он решил: если когда-нибудь сам будет снимать фильм, то по драматургии Шукшина. И когда Шукшин принес ему сценарий "Позови меня в даль светлую", тут же пошел в Госкино хлопотать о постановке. Госкино отказало: "Слишком много Шукшина будет на экране". Тогда Любшин выпустил радиоспектакль. Фильм случился уже после смерти Василия Макаровича. Любшин никуда не ходил, не хлопотал. Не хотел спекулировать на смерти. Дирекция "Мосфильма" сама предложила ему постановку, случайно услышав радиоспектакль.
После фильма "Щит и меч" судьба Любшина в кино, казалось, была предопределена. Красавцы, романтические герои. Таких в основном и предлагали. Но он не хотел ни красавцев, ни романтических героев. Он считал, что это конец всему. И упорно выламывался из навязанного амплуа. Стремился к характерности. Собственно, как и его герои, которые выламывались из предлагаемых обстоятельств жизни, стремясь сохранить свою характерность. Самих себя. Конечно, Любшин - идеал 60-х. Не в том смысле, что он остался там, в той эпохе. Наоборот, он принес эту идеальность - искореженную, изломанную, болезненную - в более позднее удушливое время застоя. Что стало с идеальным героем во времена, когда рушатся идеалы, ломается личность, человек выбрасывается за борт жизни, а вера иссякает? Считается, что это тоскующее, глухое, безгеройное, мятущееся время выразил герой Олега Янковского из "Полетов во сне и наяву". Это не совсем так. Герои Любшина почувствовали все гораздо раньше. И время застоя сам Любшин выражал в каждой роли. Я не знаю в нашем кино другого актера, который так сыграл бы нереализованность и усталость. Его герой - всегда человек перпендикулярный. Не то чтобы фрондер (хотя и такие бывали, например, Котиков из "Монолога" Ильи Авербаха), не то чтобы диссидент (хотя как иначе назвать его героя в "Теме" Глеба Панфилова?), не то чтобы беспутный (хотя чем не беспутны Федор в "Ксении, любимой жене Федора" и "бедоносец" и художник Егор Полушкин в "Не стреляйте в белых лебедей"?). Персонаж Любшина - человек неустроенный, неприкаянный, часто внутренне надломленный, растерянный, застенчивый. У него немного слов и много судьбы. Он и трогательный, и смешной одновременно. Его противостояние миру даже не позиция, а органическое состояние. Именно таков Саша Ильин в "Пяти вечерах", именно таковы чеховские герои Любшина - и в "Степи", и в "Моей жизни", и в поставленных им самим "Трех годах", и в "Черном монахе". Перпендикулярные люди. Одиночки. Вот его и тема, и главный монолог в кино. Недаром же Станислав Андреевич вспоминает слова Чехова о том, что одиночество - в природе человека.
Сегодня Станислав Любшин - народный артист, кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством", два раза по опросу журнала "Советский экран" был признан лучшим актером страны. Он выглядит так, как и должен выглядеть мужчина в его возрасте: достойно, мужественно и красиво. Но вот что главное: меняясь с годами, взрослея, становясь более зрелым, он сохранял свой облик, сохранял и сохранил самого себя, того, из "Заставы Ильича", "Альпийской баллады", "Щита и меча". Может быть, это есть счастливое свойство сохранять идеал? Он сожалеет о несыгранном Хлестакове, дяде Ване, князе Мышкине и рассказывает, что главный провал в его жизни случился на Новый год, в кислородно-сварочном техникуме, когда он играл Деда Мороза на утреннике: "А я как чувствовал, что Дед Мороз - не моя роль. Я очень худой был, и когда прилепил бороду и вышел - дети как заплачут!"
Рассказывают, что не так давно в МХТ один приглашенный режиссер, чтобы расшевелить молодых актеров, сказал: "Прошу всех, кому до сорока, встать в круг". Станислав Андреевич побежал в круг первым. Не потому, что хотел скрыть возраст, просто это была его непосредственная реакция. Нет, все-таки сам он тоже перпендикулярный человек.