Описание большой рождественской жратвы в Берлине 20-х годов, вычитанное мною в ту пору, когда я едва складывал буквы в слова, из научно-фантастического романа "красного графа" Алексея Толстого, долго бередило мою неокрепшую душу и растущую плоть (а про еду Алексей Толстой понимал все очень хорошо: смотри знаменитый портрет кисти Петра Кончаловского).
Сотни тысяч зажаренных гусей и уток, тонны вареных и копченых окороков, миллионы литров пива и десятки тысяч литров выпитого шампанского - все это не могло не взволновать семилетнего москвича, взращенного в радостной послевоенной аскезе, хотя и знакомого с восторженно-гастрономической книгой "О вкусной и здоровой пище" имени товарища Сталина. Позже я узнал, что Берлин 20-х годов прошлого века, как и вся Германия в пору Веймарской республики, переживал далеко не самые благополучные времена своей истории, но, судя по всему, с едой там было все равно лучше, чем в Советской России даже в период нэпа. Впрочем, количество еды равнялось празднику не только в Германии.
Снова вспомнил обо всем этом нынешним летом, когда, помотавшись по свету по делам и вовсе без всяких дел, как всегда в эту пору, обнаружил сотни миллионов людей, переживающих и пережевывающих очередной приступ отпускной лени, путешествующих по миру в поисках солнца, моря, неведомых еще горных высот. Самые отчаянные из них в аэропортах и вокзалах шелестели газетами и щелкали ноутбуками, где им сообщали об очередном витке глобального кризиса, однако и они вскоре сваливались в разделы объявлений, искушающих летними ценами, развлечениями и местами, где можно поесть вкусно и (не)дорого. Несмотря на цифры, не радующие в нынешнем году туристических агентов, перевозчиков, владельцев гостиниц и точек общественного питания самого разного качества, - количество отдыхающих, особенно в августе, приближается к полумиллиарду, а то и переваливает за него.
И весь свой отпускной срок - вне зависимости от светских и религиозных календарей - они хотят праздника, карнавала, свободы, которой лишены во все прочие месяцы года. В том числе свободы от галстука и длинных брюк, от запрета на лишнюю кружку пива, еще одну порцию макарон, существующих в мире под разными названиями, на безразмерный бифштекс с кровью или очередной рожок мороженого. Они хотят развлекаться и делать бессмысленные покупки в виде бесконечных шортов и маек, тапок и кроссовок, кремов для и от загара, "настоящих Ролексов" за пять долларов, сувенирных кружек, пепельниц и т.д. и т. п., которые похожи друг на друга во всех частях света. Количество выпитого, съеденного, купленного безмерно. Но, похоже, нас все-таки не хватает, чтобы справиться со всем выращенным и произведенным. И всякий раз, глядя на несъеденные горы продуктов, груды нераскупленных джинсов, трусов, носков, поясов и кофточек, мы задаемся одним и тем же вполне бессмысленным вопросом: "Куда это все девается?" (В одном старом фантастическом романе специально обученным людям платили деньги за то, чтобы они все время покупали и использовали различные товары - изнашивали пиджаки и брюки, пачкали галстуки, ломали приемники и т.д.)
В это время плохо раскупают философскую литературу, зато для издателей детективов, фэнтези и дамских романов это лучшее время года. Впрочем, читать тоже не хочется. Время простых плотских радостей не провоцирует на какую бы то ни было интеллектуальную работу, - разве что приходится считать, сколько денег осталось в карманах. Но, похоже, нет никого, кто бы, преодолев лень, запечатлел эту раблезианскую вакханалию плотских утех. Не знаю, что торжествует в зимние и осенние месяцы нашей жизни, но летом материально-телесный низ бытия со всей безоговорочной очевидностью берет верх. И попробуйте лишить его этой возможности!
Хотя в нынешнем году многие ее уже лишились, и это не привело их в благостное состояние духа. Но и те, кто не смог отправиться в отпуск, прежде всего из-за отсутствия средств на летние радости, по преимуществу озабочены не решением основного вопроса философии и даже не проблемами спасения души, а вполне житейскими, материалистическими заботами.
Ведь неслучайно в том самом Берлине веймарской поры, о котором писал А. Толстой, в 1928 году Бертольт Брехт (вместе с Куртом Вайлем) обрушит на вполне буржуазную публику свою "Трехгрошевую оперу", где выкрикнет: "Сначала хлеб, а нравственность потом!". И как бы нас, воспитанных на Достоевском и Толстом, ни коробил вульгарный марксизм этой гениальной в простоте своей формулы, мы вынуждены ее принимать и по сей день как некую грубую реальность. Как зов плоти, которая требует своего и в богатстве и в бедности. Этот зов сильнее страха, хотя страх продиктован всего лишь сохранением своего плотского бытия. Помните, у того же Брехта в "Жизни Галилея" заглавный герой скажет своему ученику: "Я отрекся потому, что боялся боли... Они показали мне орудия пыток". Этот зов объемлет жизнь и смерть. Ведь мы знаем, что жизнь и смерть не имеют цены, но мы готовы и то, и другое обменивать на деньги.
Только вот ведь какая история получается: хлеб исчезает вместе с нравственностью, гуманизмом и гражданскими свободами, - так уж устроен человеческий мир. И кто сможет оценить бессмертную человеческую душу?
Совершенно очевидно, что сегодня мировая политическая элита обеспокоена преимущественно одним: любыми экономическими, финансовыми, административными инструментами нужно ублажить плоть, заглушить голод потребления, который может разрушить привычный миропорядок. Всех заботят вполне практические материи, которые при известном стечении обстоятельств способны превращаться в горючие вещества. Но чистый прагматизм не гарантирует спасения. Политтехнологии, пусть и самые совершенные, неспособны заменить идеологию.
Большевики в 1917-м сумели совершить октябрьский переворот, потому что посулили мир, хлеб и землю - конкретные вещи, которые должны были удовлетворить потребности миллионов. Но и они - при всем своем вполне циничном прагматизме - понимали, что чистый материализм штука в высшей степени взрывоопасная, что без романтических идеалов - пусть и иллюзорных, без нравственности, пусть и классово окрашенной, - он способен вытворять самые непотребные штуки. Зов плоти в своем бесстыдном обаянии прекрасен, если ограничен и просветлен хотя бы десятью заповедями. Пяти или семи точно не хватит.
Но мы продолжаем жить так, будто ничего не произошло, изо всех сил делая вид, что все будет как прежде, ужасаясь и не веря до конца тому, о чем пишут экономисты всего мира. Не веря до тех пор, пока это не коснется нас самих напрямую.
Нам не выбраться из глобального кризиса, если мы не сумеем заново гуманизировать мир, в котором живем. Ведь известно, что экономика напрямую зависит от психологии и что разруха начинается в головах. И поэтому так опасно, когда создатели духовных ценностей ведут себя как банкиры. Ведь слишком многое зависит от культуры, нравственности и здоровой психики всех действующих лиц. Вопрос в том, хватит ли духовных и душевных сил, чтобы противостоять могущественному зову плоти.