18 марта в РАМТе состоится очередная премьера - спектакль Кшиштофа Занусси "Доказательство". Российский академический молодежный театр в нынешнем сезоне стал абсолютным рекордсменом по производству спектаклей, востребованных публикой и благосклонно встреченных критикой. Оказалось, что финансовые трудности преодолимы, когда есть решимость жить так, точно все в порядке. О том, насколько Утопия правит театром, мы беседовали с художественным руководителем театра Алексеем Владимировичем Бородиным.
Российская газета: 15 премьер в сезон - такого опыта, кажется, не имел ни один драматический театр страны. А уж в пору кризиса - и подавно. Как вы собирали силы на него? Была ли у него какая-то идеология?
Алексей Бородин: Сезон, когда был выпущен "Берег Утопии" Тома Стоппарда, был таким внятным, что стало накапливаться огромное количество идей.
Прежде всего стало совершенно ясно, что невозможно выдерживать уровень детского спектакля. Само это понятие так заштамповано, что перестает иметь какое бы то ни было отношение к задачам искусства. Чтобы как-то изменить статус, характер детского спектакля, мы решили пригласить молодых ребят, студентов. Предложили студентам Сергея Женовача в РАТИ; из семи отозвалось пятеро. В течение четырех дней с утра до ночи они работали с актерами, которые согласились выйти раньше из отпуска, и показали шесть заявок. Мы выбрали из них четыре. Еще один отрывок Егора Перегудова был совсем маленьким, но очень интересным. Он предложил сделать работу в нашем "Ночном проекте". Так возник спектакль "Под давлением".
А тут я случайно в Баку, на кинофестивале, познакомился с Занусси и пригласил его на постановку. А тут вдруг в конце прошлого сезона на "Берег Утопии" пришел Миндаугас Карбаускис. Он заходил еще несколько раз, и эти разговоры по полтора часа были интереснейшим общением для меня. Через какое-то время он сказал: "Я видел один материал, который меня совершенно обжег". И по его лицу было видно, что он потрясен. Что мне оставалось делать? Раздвинуть рамки и дать ему возможность работать. Я не имею никакого художественного права тормозить такие порывы.
Дело в том, что это единственно возможный способ работы сейчас. Кругом себя, вокруг театра я ощущаю сильнейшую апатию. А у нас бегают с репетиции на репетицию. Это наш ответ Чемберлену, то есть - кризису. Но, разумеется, должно быть решение сезона, исходящее из внутренней необходимости театра.
РГ: Каким вам видится смысл этого сезона?
Бородин: Из пестрой мозаики разных сюжетов выплыл основной - свобода выбора, путь человека между утопией и цинизмом. Мы сознаем, что счастье невозможно, и все же мы к нему стремимся. Алых парусов нет, но мы о них мечтаем, и это делает нас выше. Об этом - и страшная история, которую рассказывает Миндаугас Карбаускис, и "Алые паруса".
У меня и вправду есть некоторая наивная вера в то, что театр существует для чего-то, что люди идут в театр, чтобы почувствовать, что они не одиноки перед лицом смерти. Людям больше негде быть вместе.
РГ: Сегодня все опять думают о судьбе репертуарного театра. Как он должен спасаться и должен ли?
Бородин: У меня есть только мой единственный опыт. И мой опыт говорит о том, что во главе театра должен стоять режиссер. По всей психофизике этой профессии. Рядом, конечно, должен быть сильный директор. Так было, начиная со Станиславского: Лобанов, Дикий - невероятно драматические судьбы, Завадский, Товстоногов, Ефремов, Захаров. Сейчас же происходит - после меня хоть потоп. Мы получаем здание, дотацию, значит, растить смену должно быть интересно. Себя надо обязательно держать в контексте молодых и талантливых людей. В моей профессии самое страшное сказать: "Я что-то важное собой представляю!" Как только скажешь себе такое - ты ноль. Даже мысль не должна об этом мелькать. Хотя строить театр - это утопия. Утопия - такая же, как наша жизнь.
РГ: То, что вы сделали в "Алых парусах", поразило меня. Ничего общего с романтизмом знаменитого фильма - у вас это тяжелая, даже безнадежная история. В ней от человека требуется решимость жить мечтой, когда ясно, что это только мечта. Жить поверх отчаянья.
Бородин: Так и хотелось. Когда я прочел пьесу Михаила Бартенева и Андрея Усачева, она произвела на всех сильнейшее впечатление. Если бы не "Берег Утопии", мы бы выпустили "Алые паруса" намного раньше. Мне кажется, что все это сильно рифмуется с "Берегом Утопии". Вообще весь нынешний сезон - это наш берег утопии.
РГ: Трудно было представить, что "Алые паруса" могут стать знаковым для времени сюжетом, проявляющим его свойства. Обычно это "Гамлет" или "Горе от ума".
Бородин: Надо идти от автора. Отчаянье Гриневского, его горькая, безнадежная жизнь - это стало для нас камертоном. И еще один мотив нам был очень важен: цинизм не может уничтожить высокое, духовное напряжение жизни.
РГ: Чей цинизм?
Бородин: Цинизм времени, в котором люди потеряли ориентиры: в хаосе разрушенного пейзажа они стали разбредаться по своим углам, теряя понятие дома.
РГ: А для вас понятие дома существует? Ведь вы родились в удивительном доме в Шанхае, правда?
Бородин: Понятие дома, конечно, оттуда. И, кстати, оттуда же - понятие театра как дома.
РГ: Сколько вам было, когда вы приехали в СССР?
Бородин: 13. Мои прабабушка и прадедушка строили КВЖД. После революции всех отрезало. Сначала жили в Харбине, потом в Шанхае. Папа до революции учился в Чехии, а после революции уже в конце 20-х годов добрался до Харбина. Там они с мамой и познакомились. У нас был совершенно русский дом с русскими традициями. Во время войны все приняли советское гражданство из патриотических соображений. У нас был клуб советских граждан в Шанхае. Родители моей жены вели в клубе книжный киоск. Они куда-то ездили и получали русские советские книги. Мы их читали, слушали пластинки.
РГ: Что вы думали о происходящем в СССР, о терроре?
Бородин: Мы ничего не знали о том, что происходит на родине. Я помню премьеру "Кубанских казаков", это было счастье. У меня дома висел портрет Сталина "Утро нашей Родины". Первое, что я попросил на первой советской станции, куда мы приехали: "Можно ли купить "Пионерскую правду"?"
В 1949 году началась первая репатриация, но консульские люди сказали нам: "Куда вы поедете? Пусть дети подрастут". Какое счастье, что мы тогда не поехали! Острейшее впечатление детства - 1949 год, мы провожаем белый пароход, уходящий в СССР. Все эти люди, конечно, попали в лагеря, многие сгинули навсегда.
РГ: Ваша любовь к социализму была, видимо, чисто теоретической, ведь семья была вполне состоятельная?
Бородин: Да, у отца был завод в Шанхае. После китайской культурной революции надо было все продавать и куда-то уезжать. Куда? Я думаю, что папа поехал бы куда-то на Запад. Но мама настаивала: только в Россию. Я помню, когда мы получили визу, какой это был праздник! 1954 год, мама в красном платье, слезы счастья, прием у нас дома по этому случаю.
Папа продал завод, дом и уже купил полдома в Пушкине под Москвой. Им хотелось, чтобы было как в Шанхае. Я не слышал от них, что они об этом переезде жалеют или сокрушаются о наших потерях. Никогда. Конечно, на первой советской станции на границе с Манчжурией, которая называлась "Отпор", у нас был сильнейший шок, и мама с папой о чем-то чуть возбужденно разговаривали. Но с тех пор - никогда. В этом была сильнейшая стойкость - все принимать как есть. И мы с девочками (младшие сестры Наташа, Таня и Маша. - "РГ"), кажется, тоже переняли это качество.
РГ: Алексей Владимирович, мы начали разговор с "Берега Утопии" - вашего выдающегося проекта, в котором за девять часов сценического времени проходит целая история русского либерализма - в судьбах, идеях и чувствах. Как сегодня, спустя два года после премьеры, вы можете сформулировать главный подарок "Берега Утопии"?
Бородин: Ни с чем не сравнимое чувство времени, заложенное в пьесе Стоппарда. Это не просто его игра - он играет всегда и со всем; это его мощное ощущение связанности всего со всем. Феноменальное знание театра. Как у Гоголя. Стоппард любит спрашивать: "Эта фраза работает?" И колоссальное чувство юмора, которое надо было как-то уловить.
РГ: А как возник образ корабля в последней части?
Бородин: Я шел из глубины к авансцене. И понял, что должен ступить дальше. А дальше возник образ корабля, выброшенного на берег.
РГ: Я помню, как все скептически говорили, что спектакль не продержится и полгода. Ведь это был колоссальный риск. Как вы выстояли?
Бородин: Меня очень поддерживали жена, дочь и сын. И потом - некоторые артисты. Все остальные говорили - это колоссальный риск. В минкульте нашего директора спрашивали: "Зачем вы это делаете?" Он грандиозно отвечал: "Это нас выведет на новый этап".
От редакции
В сезоне 2009-2010 годов в РАМТе вышли следующие спектакли:
1. Дж. Редьярд Киплинг "Как кот гулял, где ему вздумается" (режиссер - Сигрид Стрем Рйбо). 2.Тоон Теллеген "Почти взаправду" (режиссер - Екатерина Половцева). 3. Борис Шергин "Волшебное кольцо" (режиссер - Александр Хухлин). 4. Александр Афанасьев "Бесстрашный барин" (режиссер - Марфа Назарова). 5. Влад Ладов по А.С.Некрасову "Приключения капитана Врунгеля" (режиссер - Борис Гранатов). 6. Владимир Набоков "Приглашение на казнь" (режиссер - Павел Сафонов). 7. Рональд Шиммельпфенниг "Под давлением 1-3" (режиссер - Егор Перегудов). 8. Максим Дунаевский, Михаил Бартенев, Андрей Усачев по А.Грину "Алые паруса" (режиссер - Алексей Бородин). 9. Миндаугас Карбаускис по повести Ицхокаса Мераса "Ничья длится мгновение" (режиссер - Миндаугас Карбаускис). 10. Кристо Шагор "FSK 16" Не верь тем, кому нет шестнадцати" (режиссер - Яна Лисовская). 11. Евгений Клюев "Думайте о нас" (режиссер - Владимир Богатырев). 12. Дэвид Оберн "Доказательство" (режиссер - Кшиштоф Занусси).
До конца сезона 2009-2010 гг. должны выйти премьеры: Морис Панич "Соглядатай" (режиссер - Антон Яковлев), Михаил Зощенко "Сентиментальные повести" (режиссер - Рустем Фесак), Антон Чехов "Чехов-gala" (режиссер - Алексей Бородин).