В конце августа 2006 года, через несколько дней после того как произошел очередной инцидент с задержанием российскими пограничниками японского рыболовецкого судна, во время которого был убит японский моряк, я должен был подписывать в Токио соглашение о проведении ежегодного Фестиваля российской культуры. Мои товарищи, руководители Общества российско-японской дружбы И. Романенко и В. Бессуднов, несколько десятилетий работающие с общественными и культурными организациями Страны восходящего солнца, и М. Галузин, замечательный знаток Японии, в ту пору советник-посланник нашего посольства в Токио, уверяли меня, что наши японские партнеры, несмотря на все политические осложнения, которые возникли после этого инцидента, соглашение все равно подпишут. И не только потому, что в Японии, что называется, нельзя потерять лицо, но и потому, что и в более сложные периоды наших отношений еще с советских времен культурные связи, как правило, оставались привилегированным оазисом дружелюбия.
Я и сам понимал это. У меня был пусть и небольшой, но собственный опыт работы с деятелями культуры Японии. В первый перестроечный год мы делали с моими японскими коллегами обменные номера журналов, посвященных японскому и советскому сценическому искусству и драматургии, - наш "Театр" вышел на японском языке, а "Театтеро" на русском. Мне посчастливилось встретить не только удивительных артистов и режиссеров, но и необычайно изысканных знатоков русской культуры, переводчиков Чехова, Достоевского, Толстого. Через год в Белграде мы познакомились с Тадаси Судзуки - и дружба с ним открыла мне Японию еще глубже и разнообразнее. Мне все чаще кажется, что именно в Японии сохранился тот тип интеллигента (чуть не написал "русского"), который считают исчезающим в других частях света. Не просто глубоко и широко образованного профессионала, но и необычайно совестливого и тонко воспринимающего боль другого человека. И щепетильного - до трогательности. Помню, как Номура-сан, главный редактор "Театтеро", прекрасный музыковед, специализирующийся на европейском музыкальном театре, и профессор одного из токийских университетов уже в аэропорту перед моим отлетом в Москву признался, как они у себя в редакции довольно долго и серьезно обсуждали вопрос о том, можно ли меня, члена КПСС, вести к гейшам. (Чтобы не было недоговоренности, скажу сразу - сводили.) Это детально серьезное и искренне заботливое отношение к людям, которых японцы считают своими друзьями, я, к счастью, ощущаю почти уже четверть века. Но знаю также и то, что эта дружба требует взаимности. И не только в Японии.
Тогда, уже четыре года назад, мы подписали соглашение со специальным Оргкомитетом "Фестиваль российской культуры", который учредили различные общественные организации Японии. Тот факт, что его возглавил бывший премьер-министр Иосиро Мори, и поныне один из самых влиятельных политиков страны, отец которого немало сделал для нормализации советско-японских отношений, свидетельствовал о том, что в Токио не менее серьезно относятся к будущему проекту, чем в Москве, где председателем российского Оргкомитета стал Сергей Нарышкин. Мы подписали это соглашение с нашими японскими коллегами, с которыми дружили и работали вместе не первый год. И именно поэтому нам доверяли.
Японские журналисты задавали практически одни и те же вопросы: "Не помешает ли отсутствие мирного договора между Японией и Россией проведению такого масштабного фестиваля и не станут ли реальным препятствием для него время от времени обостряющиеся по разным причинам отношения между Москвой и Токио?" Собственно говоря, эти вопросы продолжают как бы висеть в воздухе и по сей день. И я, видимо, в силу прирожденного оптимизма, который в данном случае граничит скорее с глуповатостью, нежели с лукавством, отвечал: "Ну конечно же, нет!" Соглашение о проведении фестиваля было подписано на пять лет с последующей пролонгацией, если стороны не захотят чего-нибудь другого. Сделать его бессрочным, к примеру.
Я бы не вспоминал так подробно этот эпизод, если бы совсем недавно не прочитал в прессе высказывание одного из руководителей Минобороны России, что мы закупаем у Франции "Мистрали" в частности и потому, что у нас есть нерешенные территориальные вопросы с Японией (там фигурировала еще и Грузия, если не ошибаюсь). И я не мог не подумать о своих японских друзьях, о Мише (так мы его называем) Адзума, к примеру, кавалере российского ордена Дружбы, который первым уже много десятилетий назад привез в Японию Московский цирк. Я ведь должен буду ему что-то объяснить. Ведь мы, японцы и русские, на каждой пресс-конференции - и в Москве, и в Токио - утверждаем, что проведение таких масштабных ежегодных акций, как "Фестиваль российской культуры" в Японии и "Японская осень" в России, создают тот контекст доброжелательности, в котором можно найти взаимоприемлемое решение любых нерешенных еще вопросов. И мы верим в то, что мы говорим.
У каждого ведомства, понятно, свои резоны - и не только в нашей стране. В эти дни в августе с моими товарищами из Москвы и Нью-Йорка - Л. Оганезовым, А. Поповым, Г. Черняховским, Т. Сазерлендом, А. Маскиным, С. Пастухом, вместе с молодыми американскими и российскими артистами в Центре искусств Барышникова в Нью-Йорке - мы проводим своего рода лабораторию музыкального театра, из которой должен родиться новый российско-американский мюзикл. Мы занимаемся этим всего через несколько недель после "шпионского скандала" в США. Естественно, что наши американские коллеги читают газеты и смотрят телевизор. Но ни Барышников, ни сотрудники его центра, ни отобранные на кастинге американские актеры не отказались работать с русскими. И контакт между нами, представляющими разные страны и разные культуры, который возник в репетиционном зале, подсказывает, что все совсем не так плохо. Хотя я давно и хорошо знаю, как трудно достигается этот контакт и как легко его разрушить одним словом или поступком.
Мне повезло в жизни. Моя профессиональная деятельность во многом связана с таким хрупким, но важнейшим явлением, как роскошь человеческого общения. Потому что невозможно заниматься культурными связями как чиновничьим, бюрократическим делом. Так было в советские времена, когда при всех сложностях жизни нам удавалось дружить с нашими зарубежными, по преимуществу социалистическими, товарищами не только журналами и театрами, но и, что называется, по-человечески, вместе выпивать и крутить романы, делая при этом вполне полезные дела. Когда складывались отношения на десятилетия, не разрушившиеся ни после развала социалистического лагеря, ни после падения Берлинской стены, ни после самороспуска СССР. Ничего не изменилось и потом - в перестроечные и в постперестроечные годы. Чудес не бывает - люди любят работать с теми, кого знают, любят и доверяют. И, как правило, не годы, но десятилетия.
Эта зыбкая, эфемерная на первый взгляд сфера деятельности - не менее серьезна, чем военное сотрудничество. Не случайно в США ее назвали "мягкой силой". Но в культуре - как и в любви - насилие исключено. Это вам не "Мистраль" и не ПРО.