По мнению специалистов, школа российского хрусталя стремительно теряет свои позиции. История Гусевского хрустального завода насчитывает несколько веков. До сих пор его называют лидером российского рынка по производству сортовой посуды и высокохудожественных изделий. Но это - только в рекламных проспектах. На самом деле жизнь на градообразующем предприятии сегодня едва теплится.
О судьбе завода и умирающего вместе с ним ремесла размышляет народный художник России Адольф Курилов.
Российская газета: Адольф Степанович, знаменитый хрустальный завод сегодня, мягко говоря, не процветает. Может, причина в том, что хрусталь вышел из моды?
Адольф Курилов: Достаточно побывать на рынке в Гусь-Хрустальном, чтобы убедиться в обратном: хрусталь по-прежнему пользуется большим спросом. Заказы идут, и заказов много, но завод с ними не справляется. Из семи тысяч работающих здесь осталось 100 человек. И всего один мастер-выдувальщик Женя Гусев, который может сделать и вазу, и рюмочку. В его команде работают трое человек. Но необходимы мастера, которые выдувают кружку и лепят ручку. Еще в мою бытность этим специалистам перестали платить зарплату, они забастовали и ушли. И после этого кружки на заводе делать перестали. А на нас, на художников, работали две бригады по пять человек. И в каждой был супермаэстро - Николай Мягков, Николай Разводов и другие. Они могли и муратовского бизона вылепить, и коня, и сложнейшую вазу.
РГ: Даже производство хрусталя - это все-таки производство. А много ли в нем зависело от художника?
Курилов: Наш завод был российской гордостью, а эту славу представляли прежде всего мы. Собралась очень сильная команда. Я работал на этом заводе с 1968 года. Нас тогда было восемь художников, которые впоследствии стали заслуженными и народными, лауреатами госпремий. К нам бесконечно водили различных знаменитостей и целые делегации. Ни одна крупная экспозиция по линии Союза художников, министерства культуры не обходилась без нас. Завод выставлял наши работы на зарубежных выставках, все ахали в изумлении.
Что касается массового производства, то многие разработки моих коллег стали классикой хрусталя и пользуются спросом и по сей день. Но сейчас от той команды на производстве остались два художника, а новое руководство завода объявляет конкурс среди школьников на лучший эскиз изделия для хрустального завода. И хоть бы кто-нибудь, кроме музейщиков, поинтересовался нашим наследием. Как можно призывать школьников, которые ничего не понимают ни в стекловарении, ни в формообразовании? Ведь перед тем как прийти на печку, я прорабатывал весь технологический процесс в голове. А затем должен был все досконально объяснить и проследить, сколько подходов к печи делает мастер-выдувальщик.
Прежде чем стать художником на хрустальном заводе, 15 лет я учился изобразительному искусству. Будучи школьником, ходил в изостудию Дворца пионеров города Свердловска, окончил среднее художественное училище, пять лет провел в Строгановке. В результате могу не только разрабатывать изделия из стекла, но и лепить, заниматься живописью, графикой. И все, работавшие со мной художники, оканчивали отделение стекла в Мухинском или Строгановском училищах. Но эти специалисты экстра-класса, которые любили стекло и не могли без него жить, остались за проходной.
РГ: Кроме разработки массовых изделий, вы создавали и произведения искусства, часть из которых давно вошла в собрания музеев. А какую долю в творчестве занимал эксклюзив?
Курилов: Мы получали от администрации завода задание на квартал. В него включали в первую очередь разработки массового потока: рюмки, фужеры, бокалы, вазы. Ассортимент для производства был большой. Его пересматривали и утверждали два раза в год на всероссийском и всесоюзном худсоветах, куда входили искусствоведы, ведущие художники и главные инженеры предприятий. Учитывалось все: не только красота, но и технологичность, соответствие временных затрат нормам, разработанным всесоюзным институтом стекла для механизированной выработки.
Но нельзя было не делать и эксклюзивных работ, ведь постоянно проходили всевозможные выставки. Эксклюзивы были необходимы и для подарочного фонда. И в задании, состоящем из трех-четырех пунктов, обязательно стоял пункт по разработке сувенирно-подарочных изделий.
Как-то мы с Владимиром Корнеевым и Евгением Роговым получили задание разработать сервиз для Леонида Ильича Брежнева. Думали, что сделаем три сервиза, а правительственные чиновники приедут и выберут один из них. Но они забрали все три. И нам было сказано, чтобы не использовали этот вариант изделий хотя бы лет двадцать. А через 20 лет пришел заказ на вазу для фруктов в Швецию, и я продолжил этот сервиз, вытянув ножку и сделав ее более современной. А Владимир Корнеев после этого создал знаменитый рюмочный сервиз, который теперь так и называется "корнеевским".
РГ: Выходит, эксклюзивные образцы питали массовое производство? А сейчас этот процесс продолжается?
Курилов: Намечается тенденция отказа от массового производства. Политика такая: есть спецзаказы, и есть коллекция уникальных изделий, так называемая образцовая. Давайте будем их размножать и на этом жить.
Но массовое производство и поиски уникальных решений должны идти "в одной упряжке". Эксклюзивные работы обогащают массовый поток идеями. А массовая продукция своим быстрым оборотом материально обеспечивает поиск новых путей в искусстве. И весь мир работает только так.
Знакомый предприниматель недавно прорвался на завод и снял один из цехов массового производства. Потом принес мне фотографии. Выяснилось: оборудования там уже нет, остались одни стены, да и те разрушены. Мы написали нашему депутату в Законодательном собрании. Но воз и ныне там.
А ведь когда-то у нас было организовано фабрично-заводское обучение. На базе ФЗО готовили выдувальщиков, алмазчиков, преподавали азы изобразительного искусства. Сейчас ничего этого нет. Школа утрачена. И это - печальнее всего.