"Странноведческие" проекты Владимира Познера - "Одноэтажная Америка", "Тур де Франс", - вызвали огромный интерес у зрителей. Сейчас известный телеведущий исследует Апеннинский "сапог". В эфир новый цикл выйдет в декабре, но кое-что о проекте мы узнали уже сейчас.
РГ: Владимир Владимирович, и итальянцы, и французы умеют с наслаждением просто жить. В параллель этому мне вспоминаются слова Василия Розанова: "У француза "шери Франс", у англичан - "старая добрая Англия", у немцев - "наш старый Фриц". Только у прошедшего русскую гимназию и университет - "проклятая Россия".
Познер: В России же чрезвычайно тяжелое наследие. Она начиналась как нормальная европейская страна. Дочь Ярослава Мудрого вышла замуж за французского короля. А потом как ухнуло татарское иго, на 250 лет полностью отрезав Россию от всей Западной Европы, которая каждый день должна ставить свечку за то, что наша страна оказалась буфером. Когда смотришь на новгородские иконы, созданные до татарского ига, понимаешь, что Россия была беременна своим Возрождением. А потом получился, извините меня, аборт. Столетия ига невероятно изменили страну, изменило людей, оказавшихся в результате способными сделать рабов из собственных детей. Так чему же удивляться, что русские так сложно относятся к демократии, не понимают, что такое свобода, что такое ответственность? Ведь кто самый безответственный? Конечно, раб, потому что за него отвечает хозяин.
Увы, от своей истории никуда не денешься, равно как и от своих географических условий. Скандинавские страны, чьи географические условия немногим отличаются от наших, к своему счастью, избежали православия, перейдя к протестантизму. И это очень повлияло на то, какие они, как относятся к работе, к себе, и, кстати, как относятся к Богу. Для них Бог - это тот, кто рядом с ними, тот, с которым они могут разговаривать напрямую, без посредников.
РГ: Но библейский Бог все же не ровня нам.
Познер: В том-то и дело, как на это посмотреть. Если считать, что мы - ничто, что мы - пыль, что от нас ничего не зависит, а все решается где-то там, в небесной канцелярии и, как говорит Михалков, японцы заслужили цунами своим непослушанием, - то тогда бессмысленно рассуждать о прогрессе, о каком-то движении человечества, потому что все предопределено. Если же рассматривать Бога как некий всемирный разум, думаю, и мозг человека работает как-то по-другому. Человек становится как бы соучастником процесса, у него возникает чувство самоуважения, что немаловажно.
РГ: Достоевский, чью литературу Россия выбрала как паттерн, как образец национального самосознания, проклял ту цивилизацию, о которой вы говорите.
Познер: Достоевский, конечно, был гениальнейшим писателем, но во многих вещах он был неправ. Это надо понимать. Я, кстати, недавно, наверное, после 25-летнего перерыва перечитал "Братьев Карамазовых" и был потрясен, как мало я понял в этой книге тогда, много лет назад.
РГ: И что стало для вас открытием?
Познер: Пожалуй, глубина проникновения в сущность человека, со всем его, простите, дерьмом. Я, конечно, понял, что Достоевский был очень плохой человек, потому что только плохой человек может так понимать человека. Ну, а что касается его отношения к цивилизации, то, давайте вспомним об его отношении к евреям.
РГ: Увы, в то время это было обычным явлением.
Познер: Это так. Но ведь Достоевский, откровенно говоря, вообще был шовинистом. Он терпеть не мог иностранцев, что не мешало ему, правда, писать "Идиота", живя во Флоренции. Он терпеть не мог ни французов, ни итальянцев, вообще непонятно, кого он любил.
РГ: Владимир Владимирович, кого из исторических персонажей прошлого вы бы хотели пригласить в свою программу?
Познер: На этот вопрос у меня давно есть продуманный ответ - в первую очередь, с Леонардо да Винчи. На мой взгляд, он вышел даже за пределы гениальности. Причем во всем - от живописи до механики, до придумывания каких-то невероятных аппаратов, опережая время лет на пятьсот. Человек, обладающий колоссальной физической силой - он играючи сгибал подковы, человек невероятной внешней красоты, и при этом рядом с ним не было никакой женщины и никакого мужчины.
Будучи невыездным, очень долго я мог видеть только репродукции, в частности, Моны Лизы. И, признаюсь, был уверен, что люди ахают по ее поводу только потому, что им сказали: "это - гениально". И вот, наконец, я попал в Лувр. Вокруг "Джоконды" тьма-тьмущая японцев. Дождавшись момента, когда они отошли, я быстро подскочил к картине и встал как вкопанный. Мне даже не стыдно признаться, что я заплакал. Я был счастлив оттого, что так заблуждался. Именно тогда я влюбился в Леонардо на всю жизнь. И когда вижу его работы, не перестаю им восхищаться. Потом я был во Флоренции, в галерее Уффици. Там есть зал, где представлены шедевры эпохи Ренессанса. В конце зала есть арочный проем в другой зал, и здесь висит одна неоконченная работа Леонардо. Я издали ее увидел и понял: в этом зале мне больше смотреть нечего, я пошел на эту картину, как заяц на свет.
РГ: Что бы вы спросили у Леонардо?
Познер: Видите ли, может быть, мы с все-таки встретимся, и я не хотел бы, чтобы он знал, каким будет мой первый вопрос. Так что - не скажу.
РГ: Наверняка вам захотелось бы встретиться с английскими поэтами елизаветинского периода (первой четверти XVII века), к которым относится и Шекспир, и Джон Донн, чьими переводами вы серьезно увлекались в свое время.
Познер: Да, именно Джон Донн - замечательный поэт, которого я нежно полюбил очень давно, - и привлек меня к поэзии того времени. Молодой Донн - невероятно чувственен, хулиганист, обожает женщин, выпить, подраться - все это есть у него в поэзии. Когда он ушел в религию и стал епископом, то создал стихи к Богу такие же чувственные, как к женщине - это поразительная вещь. Нельзя пройти и мимо его величайших проповедей, среди которых вершина - проповедь по поводу того, что "человек - не остров", и откуда Хемингуэй взял эпиграф к своему роману "По ком звонит колокол". И, конечно, гениальны сонеты Шекспира. Перевод на любой язык - мучительная вещь, ведь никогда невозможно адекватно передать оригинал. Но все-таки послушайте перевод сонета, сделанный Маршаком: "Когда меня отправят под арест / Без выкупа, залога и отсрочки, / Не глыба камня, не могильный крест, / Мне памятником будут эти строчки".
Потом были великие английские поэты - в первую очередь Байрон, сильно повлиявший на Пушкина, и Шелли, и Китс, - но я считаю, что все-таки они не дотянули до уровня Шекспира и Донна.
РГ: Доведись вам встретиться с Шекспиром, поинтересовались бы у Великого барда - он ли автор сонетов и пьес?
Познер: Да я не сомневаюсь в его авторстве! Почему же так упорно пытаются отрицать? Да потому что в Англии в то время, да и потом долго считалось, что подобные шедевры могут писать только аристократы. И как же можно допустить, что простолюдин пишет и, более того, пишет так, что им и не снилось! Этого допустить нельзя, и давай придумывать, кто же написал "Гамлета" - так возникает длинный список претендентов. Я в это абсолютно не верю. Но, конечно, я бы поговорил с ним об этом. И даже представляю себе, какие народные словечки он бы произнес…
…Мне интересно было бы пообщаться с древнегреческими философами. Хотелось бы понять, что это было за явление - афинская демократия. Согласитесь, демократия при рабском труде - это нечто необычное.
РГ: Известно, что у вас в планах была передача "ВВП" - "Весьма Влиятельные Персоны"?
Познер: Да. Могла получиться необыкновенно интересная программа, потому что речь идет о тех, кто каким-то образом изменил жизнь миллионов других людей. Это могли быть самые разные персонажи - например, совершенно неизвестный французский врач, который придумал противозачаточную пилюлю. Представьте себе, он изменил жизнь женщин во всем мире, и никто не знает его фамилию! Или человек, придумавший молнию, с помощью которой мы застегиваем брюки, юбки, и прочие вещи. А есть люди, которых знают многие, например, Михаил Сергеевич Горбачев, изменивший жизнь не только России. И такая программа, показывающая не важную персону (VIP), а именно влиятельную, могла быть: а) интересной, б) полезной, в) по-настоящему международной, ее можно было бы показывать во всем мире, поскольку она не зациклена на персонажах одной какой-то страны. Но, к сожалению, не удается ее реализовать - программа очень дорогостоящая, ведь речь идет не только о поездках, но и о приобретении зачастую архивного материала.
РГ: Много ли у вас таких нереализованных проектов?
Познер: Пожалуй, это единственный. Тридцать лет не мог реализовать "Одноэтажную Америку", но к счастью, эта моя мечта сбылась.
РГ: Давайте поговорим о проекте, посвященном Италии. Как он будет построен?
Познер: Он будет сделан несколько иначе, нежели "Одноэтажная Америка" и "Тур де Франс". Хотя мой спутник по-прежнему Иван Ургант. Но, извините, пока я не могу раскрывать подробностей.
РГ: И одно из первых мест, которое вы посетите, наверняка будет связано с Леонардо да Винчи?
Познер: Сам Леонардо лежит во Франции, в замке Амбуаз, куда его пригласил король Франциск I, купивший у художника за очень большие по тем временам деньги - 15 тысяч дукатов, - "Мону Лизу". Там-то я, конечно, был, и не раз. А что касается Италии, то что показать? "Тайную вечерю" в Милане? А есть ли смысл - там так мало света, что по сути дела, ты только догадываешься, что перед тобой действительно великое произведение искусства.
РГ: Ватикан не обойдете своим вниманием?
Познер: Нет, конечно. Мы планируем взять интервью у одного из кардиналов, и, скорее всего, будем иметь возможность походить по Ватикану. Снимать его не очень разрешают, но кое-что, думаю, снимем - у нас такие операторы, что все равно сделают свою работу, даже вопреки.
РГ: Какое-нибудь откровение было у вас в Италии?
Познер: Мы только начали съемки, поэтому, может быть и будет. Но одно откровение было давно, когда впервые посетил римский Форум. Был август, и как ни странно, довольно пустынно. И я почувствовал, что там, где сейчас иду я, ходили и Цезарь, и Тиберий, и Виргилий, и Бог знает, кто еще. Меня прямо мороз по коже пробрал - я вдруг понял: вот оно - мое место, вот откуда я. Это чувство я даже не могу передать. Это было потрясающе.
РГ: Вы тогда не поверили в реинкарнацию?
Познер: Хотелось бы. Но в этом смысле я очень неподходящий человек. Я атеист, и меня терпеть не может РПЦ (правда, чувство взаимное, поэтому все хорошо). Абсолютно не верю ни в приметы, ни в реинкарнации. Как-то отдыхали в лесу Дон Жуан и Сганарель, и слуга спрашивает Дона Жуана: "Ну, хорошо, во что же вы верите, черт возьми?" Дон Жуан поднимает руки, показывает по два пальца на каждой и говорит: "Я верю в то, что два и два - четыре". Он высказал мою мысль.