14 июня в Москве в Большом зале Консерватории Национальный филармонический оркестр России (НФОР) под управлением Владимира Спивакова откроет XIV Конкурс Чайковского. Это будет первый публичный концерт в отреставрированном легендарном зале.
Почетная миссия открыть конкурс и Большой зал досталась Национальному филармоническому не случайно: начиная с зимы, по собственной инициативе, оркестр провел два концертных тура с будущими российскими участниками Конкурса Чайковского. В феврале и марте - в Московской области, в начале июня - в российских городах и столицах стран Балтии, с НФОР выступили виолончелист Александр Рамм, скрипачи Сергей Догадин, Павел Милюков и Иван Почекин, пианисты Филипп Копачевский и Александр Романовский. О Конкурсе Чайковского и состоянии музыкальной культуры в нашей стране с народным артистом СССР Владимиром Спиваковым поговорил обозреватель "РГ".
РГ: Как возникла идея провести серию концертов перед Конкурсом Чайковского с молодыми музыкантами?
Владимир Спиваков: Я помню, как сам участвовал в Конкурсе Чайковского в 1970-м году. В тот год я вернулся с победой из Монреаля и не планировал больше играть на конкурсах. Но Министерство культуры СССР отдало распоряжение укрепить советскую команду музыкантов к предстоящему конкурсу Чайковского. Я пришел в класс к своему педагогу Юрию Исаевичу Янкелевичу, а он говорит: тебе придется играть на Конкурсе Чайковского. Зачем? - удивился я. Оставалось меньше ста дней до его начала, но пришлось участвовать. И никакой возможности сыграть конкурсную программу с оркестром тогда не было. Янкелевич сумел договориться только о единственной репетиции с оркестром Вероники Дударовой. Помню, как пришел в церковь на Трубной площади, где у них была база, и эта репетиция стала для меня эмоциональным потрясением! Никогда прежде я не играл Концерт Сибелиуса с оркестром. Поэтому я и решил сделать молодым российским участникам XIV Конкурса Чайковского подарок.
РГ: И какое впечатление сложилось у вас от российских конкурсантов?
Спиваков: Очень хорошее. Больше всех мне понравился своей сосредоточенностью на творчестве Филипп Копачевский. Будем надеяться, что нервы его не подведут. На конкурсе ведь давит дополнительный груз ответственности: вы не просто выступаете перед публикой, а представляете свою страну. Нас, помню, так накачивали, что у всех колени дрожали: государство потратило огромные деньги, вы обязаны получить первую, в крайнем случае, вторую премию!
РГ: Теперь другие установки: конкурсанты сами заинтересованы выиграть, чтобы получить концертные контракты. Почему, кстати, вы отказались участвовать в нынешнем жюри?
Спиваков: По многим причинам, но в основном - это разочарование в коллегах. Я был председателем жюри на двух предыдущих конкурсах Чайковского. На 12-м, например, Министерство культуры обязало меня взять некоторых лиц в жюри. В тот год, если вы помните, перед третьим туром Конкурса Чайковского проходил футбольный матч между Россией и Японией. Россия проиграла. На Манежной площади и на Тверской начались погромы. А в жюри у нас сидел китаец, и он не мог даже выйти из гостиницы "Националь". Чтобы добраться до Большого зала Консерватории, ему пришлось повесить табличку на груди, что он не японец, болеет за русских и работает со Спиваковым в жюри Конкурса Чайковского. С ним обошлось, но в тот же день на улице жестоко избили китайского конкурсанта - Си Чэня. И я как председатель жюри предложил ему играть не в соответствии с жеребьевкой, а в самый последний день. Но один из членов жюри, которых мне навязали сверху, потребовал, чтобы избитый музыкант играл по регламенту. Тогда я на трех языках обратился к членам жюри и сказал, что считаю это предложение бесчеловечным. Большинство согласились со мной. В итоге Си Чэнь сыграл позже и получил вторую премию. Уже потом, анализируя оценки, я обнаружил, что члены жюри, которые дают мастер-классы в Китае или Южной Корее, всегда поддерживали конкурсантов из этих стран.
РГ: Нынешний Конкурс Чайковского заявил, что собрал жюри, свободное от педагогических интересов. Хотя профессора Московской и Питерской консерваторий в жюри все-таки вошли.
Спиваков: Расскажу случай: по просьбе Иегуди Менухина я участвовал в жюри конкурса в Париже. Там тоже существовала корпоративная установка, что главные премии должны получать воспитанники Парижской консерватории. На финальном голосовании присутствовал даже вице-мэр Парижа. В результате первая, вторая и третья премии достались Парижской консерватории, а четвертая - китайской скрипачке, которая победила на Конкурсе Сарасате в Испании, где я многие годы по просьбе королевской семьи являюсь президентом. Вице-мэр Парижа произнес речь, что он абсолютно счастлив: Парижская консерватория лидирует в мире! Тогда я поднял руку и заявил, что не подпишу документ и выйду из состава жюри, потому что голосование мне кажется необъективным. Все сразу поняли, какой будет скандал, если я выйду к прессе. Я предложил переголосовать. И в результате скрипачка, которая была четвертой, стала первой. Третий стал вторым. А дальше, сказал я, мне все равно.
РГ: А в Москве на Чайковском вам удавалось ломать ситуацию?
Спиваков: На прошлом конкурсе у скрипачей все было довольно объективно. Мнения не совпали только на первых турах. Но как у председателя жюри у меня был лишний голос, и, когда равное количество голосов получили несколько человек, я отдал этот голос скрипачке Юкки Мануэле Янке. В результате она получила третью премию. Конкурс ведь такая вещь, что оцениваются не предыдущие заслуги, а то, как человек играет сегодня, в этот час. И бывает, что талантливые люди не могут в силу разных причин именно в эту минуту показать, на что способны, хотя талант всегда очевиден. Вспоминаю, как однажды мы сидели у профессора Якова Флиера дома в компании с гастролировавшим в это время в Москве гениальным пианистом Артуро Бенедетти Микеланджели. И кто-то из окружения Флиера спросил его: скажите, как так получилось, что такой талант, как вы, получил седьмую премию на Конкурсе Королевы Елизаветы в Брюсселе? Он скромно ответил: я не был достаточно готов. Это сказал гений. Понимаете?
РГ: Сейчас, как показывает практика многих конкурсов, "готовыми" оказываются представители из Азии. В финале прошлого Чайковского в номинации скрипки их было пятеро из шести участников. Чем объяснить такой успех азиатской школы?
Спиваков: Во-первых, много студентов из Азии учится в Европе, в том числе у прекрасных педагогов, уехавших из России. А во-вторых, азиатские студенты упорные и трудолюбивые. Хотя есть вещи, которым научить их невозможно. Но меня на прошлом конкурсе, кроме всего прочего, чрезвычайно расстроило отношение к нашим участникам со стороны того же Министерства культуры. Западные молодые музыканты играли на потрясающих инструментах - Страдивари, Гварнери, Бергонци, которые получили задолго до конкурса от государства или фондов и частных коллекций. А нашим конкурсантам, да и то далеко не всем, с огромным трудом выдали инструменты за неделю (!) до начала конкурса. Но разве за неделю можно справиться со Страдивари? Представьте человека, который водит "Москвич" или "Волгу", и вдруг садится на "Феррари"! Он просто не справится с управлением. Это и произошло на конкурсе и помешало нам победить.
РГ: Нынешний конкурс ставит перед собой задачу найти исполнителя, который реально будет востребован на музыкальном рынке. У вас есть представление о таком исполнителе?
Спиваков: Представление о таких исполнителях у меня скверное. Ванесса Мэй, например: если ее выставить на Конкурс Чайковского, сомневаюсь, что она пройдет даже во второй тур. Хотя в нее вложены огромные деньги, и это рыночный продукт, который пользуется спросом. Я уверен, лауреат первой премии Конкурса Чайковского будет собирать залы, потому что у конкурса есть имя, что бы с ним ни происходило в постсоветскую эпоху.
РГ: На том Чайковском в 70-м году, где вы стали лауреатом, победила целая плеяда советских скрипачей, ставших потом известными в мире: Гидон Кремер, Татьяна Гринденко, Андрей Корсаков. Такой успех нашей исполнительской школы сейчас уже трудно представить. Понятие русской школы еще имеет смысл?
Спиваков: Конечно, оно размыто, имея в виду процессы глобализации в мире. Но вы все равно услышите, кто исполняет русскую музыку: российский исполнитель или иностранец, потому что музыка связана с речью. Но если говорить о состоянии музыкального образования в нашей стране, то это гигантская проблема, которую надо решать. Я много езжу по стране, у меня есть благотворительный фонд, который поддерживает одаренных детей, и я отлично вижу все, что происходит. Даже трудно себе представить, какое количество талантов есть в провинции! И эти детские школы искусств государство должно поддерживать всеми силами. Так же, как и музыкальные училища, которые во многих городах еле выживают. Если мы потеряем музыкальные школы и училища, у исполнительского искусства в России нет будущего.
РГ: Это проблема, которая возникла не вчера. И теперь уже не надо ждать времени, когда в России некому будет сесть в оркестры. Это время пришло. Во многих городах не только оркестры не укомплектованы или давно расформированы, но и отделения инструменталистов закрываются в консерваториях. По сути, развал фундаментального музыкального образования, считавшегося лучшим в мире, в стране произошел. Как теперь повлиять на этот процесс? Вернуть образование в сфере искусства в минкультуры, как это было прежде?
Спиваков: Да, именно так. И значительно увеличить финансирование. Это необходимо как воздух. Я вспомнил сейчас, как играл однажды в Рокфеллер Университете в Нью-Йорке, и в зале на моем концерте находилось одновременно 24(!) лауреата Нобелевской премии! О чем это говорит? Мы уже достаточно обожглись на борьбе с "лженаукой", в том числе с генетикой, и это отбросило нас на многие десятилетия назад. У каждого настоящего интеллигента, тем более у художника, в этом я убежден, есть инстинкт сохранения культуры, защиты ее от варварства. Это то, что гениальный Василий Кандинский называл "постоянным призывом внутренней необходимости". И тот же учитель, увидев интерес ребенка к музыке, благодаря своему внутреннему призыву будет учить, несмотря ни на что, ни на какие указы и реформы.
РГ: Хотя две трети наших педагогов уже покинули страну.
Спиваков: Да, и многие ушли из жизни. У меня до сих пор перед глазами стоит картина, как Генрих Густавович Нейгауз, уроки которого я иногда посещал, выходит из лифта с тростью, в элегантном, безупречно отглаженном костюме, заходит в класс, и начинается чудо! Он беседовал со студентами о Шопенгауэре, Ницше, рассказывал о Юнге, цитировал Белля. Он творил в классе саму культуру. И это тот же призыв внутренней необходимости. А непродуманные, волюнтаристские решения и тем более реформы ведут только к тому, что люди искусства становятся автономными.
РГ: Вы не пробовали говорить об этом на самом высоком уровне?
Спиваков: Ошибка полагать, что я свой человек в Кремле. Но я рад, что и в Кремле, и в Белом доме стали задумываться о ситуации с культурой в стране, с образованием в сфере искусства, стали понимать необходимость реконструировать старые и строить новые концертные залы и театры. Я искренне благодарен Сергею Собянину, который выразил готовность помочь нам улучшить акустику Светлановского зала Дома музыки. Кстати сказать, в те времена, когда он работал мэром Когалыма, я приезжал туда с "Виртуозами Москвы", и мы были потрясены: в каждом классе когалымской музыкальной школы стоял "Стейнвей"!
РГ: Ну конечно, там регион богатый.
Спиваков: Помимо богатства нужно желание и понимание, что в культуру необходимо вкладывать деньги. Поэтому, когда я шел к Собянину на прием, я чувствовал, что он услышит меня и поможет Дому музыки. За Светлановский зал я бился много лет и, когда его еще строили, говорил, что для работ по акустике нужно привлечь западных специалистов. Меня не слушали. Сейчас мы связались с американской фирмой, их представитель приезжал в Москву, изучил все и сказал, что при наличии даже скромного бюджета можно существенно улучшить акустику зала. Надеюсь, что хотя бы к десятилетию Дома музыки нам это удастся.
РГ: Проблемы и возникают из-за того, что даже на государственном уровне в культуре многие решения принимаются людьми, совершенно не понимающими ее специфики.
Спиваков: Да, тот же 94-й закон мешает безумно. Приведу пример: еще в тот период, когда строили зал, ко мне пришли люди из фирмы, производящей и поставляющей специальные кресла для концертных залов по всему миру, включая Японию. Это кресла со специальными отражателями звука, что необходимо для создания в зале безупречной акустики. Я немедленно позвонил в Москву, дал все координаты этой фирмы. О моем "интересе" в этой сделке, как вы понимаете, не может быть и речи. Но тендер выиграла совсем другая организация. И это пошло во вред залу. Или - что это за закон, который надо нарушать, чтобы провезти через границу в подарок детям музыкальные инструменты? Почему я должен за них платить еще и пошлину, если они и так стоят недешево, и я безвозмездно передаю их талантливым музыкантам?
РГ: Как вы их все-таки провозите?
Спиваков: Просто провожу и все. Люди понимают. Потому что то, что отличает Россию, ее людей, это сердечность. Это, между прочим, результат воздействия искусства: Чехова, Достоевского, Толстого, Чайковского, Рахманинова. То, что воспитало нас и чего нас могут лишить.
РГ: Прежде у культуры был другой статус в обществе.
Спиваков: Тогда были совершенно другие критерии. Сегодняшние критерии находятся на уровне плинтуса. Я телевидение вообще практически не смотрю. Когда патриарх на одном из федеральных каналов обращается к пастве, на других каналах идут фильмы или передачи, разрушающие нравственность общества. Это свобода без всякой ответственности. Тот же патриарх Кирилл говорит о том, что у нас сейчас апокалипсическое, как он выразился, напряжение или настроение.
РГ: Так же и сто лет назад на рубеже ХIX - ХХ веков считали. Человечество, видимо, все время живет в этом состоянии.
Спиваков: Тем более нужно понять, что инвестиции в культуру, в театр, в музыку - это создание климата доверия. Без него не может быть ни экономики, ни гражданского общества, а недооценка или непонимание этого приводит к невежеству. Людей ведь разделяют не моря и океаны, их разделяет невежество. Недавно я летел из Парижа в Москву и вдруг услышал голос стюардессы, которая объявила, что "наш самолет назван именем русского композитора Модеста МусОргского". Ко мне подбежали пассажиры: Владимир Теодорович, вы слышали, что сказали? Какое невежество! Мы скоро еще и не такое услышим. Если, конечно, не перестанем уничтожать собственную культуру.