Выставка "Не мертвая натура, а тихая жизнь" Константина Зефирова в Третьяковской галерее на Крымском Валу готовилась к 130-летию со дня рождения художника, но открылась два года спустя после юбилея. Около 80 работ из коллекции ГТГ, ГМИИ им. А.С. Пушкина и частных собраний, представленных на ней, - фактически возвращение из забвения одного из негромких и достойных имен российского искусства ХХ века.
Среди пейзажей Зефирова, которые можно увидеть на Крымском Валу, есть те, что писались в Мологе. В 1915 году двое друзей, Артур Фонвизин и Константин Зефиров, избрали Мологу своим "Барбизоном", решив здесь "вновь пройти живописную школу". Молога - тот самый городок с пятью тысячами жителей, получивший название от реки Молога, впадавшей в Волгу, который уйдет навсегда под воду при создании Рыбинского водохранилища. Живопись Константина Зефирова, можно сказать, постигла та же участь.
В самом начале 1920-х Зефиров был одним из организаторов и участников объединения "Мa'ковец", чье название отсылало к одноименной горе, где Сергий Радонежский основал монастырь, равно как и к соответствующей духовной традиции. В "Мa'ковце", участники которого объявляли, что видят "конец искусства аналитического", и соответственно ставили задачей "собрать его разрешенные элементы в мощном синтезе", встретились действительно очень разные личности. Среди них были философ Павел Флоренский и будетлянин Велимир Хлебников, поэт Борис Пастернак и художник-визионер Василий Чекрыгин, поэт Павел Антокольский и график Владимир Фаворский... Из работ той поры на выставке - натюрморт "Икона и череп" (1922), похожий на аллегорию, поэтический натюрморт с фотографией матери (где как раз не фото, а вещи, будь то книжный томик, скромный букет и фарфоровая статуэтка на белой скатерти, оказываются красноречивыми свидетелями былой жизни), портрет рано умершей первой жены и несколько автопортретов - в том числе в красной феске и широкополой "рыбацкой" шляпе.
Пройдет совсем немного времени, и Зефиров будет вынужден писать в автобиографии: "...Постановление от 23 апреля 1923 года и моя поездка на Балтийский судостроительный завод помогли мне понять, что я был художником-индивидуалистом и находился во власти мелкобуржуазного мировоззрения. Командировка на завод привела меня к новой тематике и к новым формам искусства". Новые формы искусства можно увидеть во втором зале: холсты с Чапаевым на белом коне и красной конницей, несущейся, как в легендарном фильме братьев Васильевых, оставляют ощущение внутреннего надлома, от которого, похоже, он не смог оправиться. Видимо, с этими или сходными работами он участвовал в 1929 году в выставках Ассоциации художников революции (АХР) и "15 лет РККА" (1933).
Но понятно, что человек, который любил повторять ученикам: "Искусство аристократично! Оно требует, чтобы перед ним сняли шляпу и подождали, когда оно соблаговолит заговорить", вряд ли мог идти в ногу с теми, кто, как АХРовцы, декларировал, что они "сначала найдут содержание нашей эпохи, а потом... будут разбирать, "как" это было сделано". "Аристократичность" искусства была, в сущности, противоположна тому, что требовало время. Для Зефирова даже работы Матисса и Пикассо, притом что он их высоко ценил, казались "только лабораторными, исследовательскими". Его ориентирами были малые голландцы, Констебль, Шарден, Милле...
Поразительно, что один из последних "аристократов" живописи, который не любил ни модернизма, ни модернизации, был человеком, который "сам себя сделал". Сын рано умершего сельского священника, он первые уроки живописи получил в Самарской духовной семинарии. Первые уроки революции - во время студенческих волнений в Харькове 1905 года. В 1906-м, когда пришлось выбирать между искусством и революцией, он выбрал первое. Бежав в Мюнхен по чужому паспорту, без шиллинга в кармане и без знания немецкого, он приходит в художественную школу венгра Шимона Холлоши, выпускника мюнхенской Академии художеств. Немецкая академическая традиция, вкупе с национальной темой и преклонением перед малыми голландцами, определили направление поисков Зефирова. Этому направлению он фактически будет верен всю жизнь.