Сотый Байройтский фестиваль показал, что в главном Вагнеровском доме прежней жизни уже не будет, и к 200-летию композитора, грядущему в 2013 году, его театральный холдинг подойдет не последним бастионом художественного консерватизма, а проводником вагнеровского завета: "Творите новое!"
До тех пор, пока Байройтский фестиваль отстаивал парадигму - "традиции превыше всего", вокруг его художественной продукции острых дискуссий не возникало. Текущей претензией оставалось следование окаменевшим стереотипам, сформированным здесь же на Байройтской сцене, и потакание вкусам вагнерианцев, съезжающимся со всего мира, чтобы приобщиться к "культу" на Зеленом холме. Сегодня, когда в афише фестиваля значатся актуальные режиссерские имена - Кристоф Марталер, Стефан Херхайм, Себастиан Баумгартен, Ганс Нойнфельс, Байройтский фестиваль трудно упрекнуть в косности и элитарной отчужденности от театрального мира. Тем более что при Катарине Вагнер спектакли Байройтского фестиваля, которые прежде могли увидеть только полсотни тысяч зрителей, начали транслировать по Интернету, а в репетиционных помещениях на Зеленом холме появились спектакли для детей - "Летучий голландец" в 2009 году и полуторачасовая версия "Кольца нибелунгов" в 2011-м. Байройтский "кодекс" обновляется по всем позициям.
Естественно, что перемены вызывают споры. Особенно, если принять во внимание, что в случае с Вагнером речь идет не просто об экспериментах, вторжении и вызовах радикальной режиссуры или, в противовес, консервации традиций, но о компетентной модели вагнеровского спектакля. Суть в том, что Вагнер создал не просто оперные партитуры, а Систему, где все взаимосвязано, перетекает одно в другое: слово, звук, эмоции, пространство. Тот самый романтический Гезамткунстверк, синтетическое целое. И каким должен быть сегодня вагнеровский спектакль, чтобы удовлетворить и постоянную вагнерианскую аудиторию с интеллектуальными запросами, и новое поколение театральной публики, приученное к жестким социальным и коммуникативным контекстам современного театра?
В этом и состоит нынешняя дилемма Байройта, где уже не первый сезон разворачиваются острые дискуссии, подвергаются обструкции почти все спектакли - и "Тангейзер" Себастиана Баумгартена за продвижение идей, уместных, по мнению вагнерианцев, только в социальных проектах для детей иммигрантов рабочих окраин, и минималистский спектакль Марталера "Тристан и Изольда", действие которого происходит в заброшенном, маргинальном пространстве с анти-героями Тристаном и Изольдой, впавшими вместо любви в состояние эмоционального паралича.
"Аутентичным" Вагнеру за последние годы признан только один спектакль - "Парсифаль", поставленный Стефаном Херхаймом и художницей Хайке Шееле. Возможно, этот спектакль, проецирующий на сцене целое столетие немецкой истории - от времен Вагнера и Бисмарка до падения Третьего рейха, грех и морализм Германии, ее антисемитизм и национал-демократию, затянувшие страну в водоворот уничтожения, - действительно является идеальным примером той актуальной синтетической конструкции вагнеровской оперы, где вдвигаются друг в друга старое и новое, история и миф, потустороннее и реальное.
В "Парсифале" Херхайма все выстроено на идее тождества и непрерывной трансформации. Сценографическая среда - вилла "Ванфрид" (дом Вагнера в Байройте), трансформирующаяся в место Грааля, в военный госпиталь, в Байройтский театр, - абсолютно живая, словно дышащий организм, визуально чувственная, грандиозная. Стены рушатся и исчезают, надвигаясь бесплотными проекциями армий Бисмарка и Гитлера, действие перемещается по эпохам, падает в мистические, потусторонние пространства, в мир Грааля, в миг смерти, в мгновение рождения. Кундри рождает еврейского ребенка, ее изгнание - женский эквивалент странствующего еврея, которому нет сна. Херхайм двигает время - сжимает, расширяет его символически, наполняя знаками-образами - крылатыми людьми, крылья которых из лебединых, отражающих природу Парсифаля, природу прекрасной мечты, незаметно превращаются в орлиные крылья Рейха. Беспрерывно трансформируется и сам Парсифаль - он и ребенок, и жуткий мистический старик с телом мальчика, и молодой человек. Стресс детства Парсифаля - смерть матери, оборачивающейся вдруг у Херхайма в Кундри. Кундри пытается соблазнить Парсифаля в постели, где умерла его мать. Парсифаль не поддается, но Амфортас - наследник Грааля - попадает в чувственный поток, исходящий от Кундри, падая с ней в греховный мир. Сон является постоянным мотивом спектакля, связывая будущее и настоящее, смерть и перемещение миров - Грааля, "Ванфрида", Германии, всего ХХ века. И дирижер Даниэле Гати намеренно растягивает это движение замедленным темпом, усиливая экспрессию грандиозного эпоса германской истории и культуры, разворачивающегося в "Парсифале" Херхайма.
Вряд ли этот спектакль сойдет с афиши Байройтского фестиваля до юбилейного сезона Вагнера, к 200-летию которого в Германии уже началась активная подготовка. Виллу "Ванфрид" закрыли на два года на реконструкцию, а на Зеленом холме объявили наконец имя режиссера, который поставит "Кольцо нибелунгов" на двухсотлетие Вагнера - берлинский режиссер Франк Касторф, фирменный стиль которого классифицируют как "беспощадную расправу с классической классикой". Кроме ритуального "Кольца" в афише Байройтского фестиваля-2013 появятся три названия практически не идущих на сцене опер Вагнера - "Риенци", "Поцелуй феи" и "Запрет любви". Вагнерианцы всего мира замерли в ожидании юбилейных торжеств, а в Москве, тем временем, опережая мировые события, на сцене "Геликон-Оперы" уже в этом сезоне впервые на российской сцене появится спектакль "Запрет любви" Вагнера в постановке Дмитрия Бертмана.