Правительство Свердловской области, региональный союз промышленников и предпринимателей, Уральское отделение РАН и Уральский федеральный университет подписали четырехстороннее соглашение о взаимодействии в сфере интеллектуальных прав.
В числе первоочередных шагов - создание третейского патентного суда, содействие становлению окружного центра по патентно-правовой работе, обмен опытом, реализация специальных образовательных программ и другие.
По мнению директора Института экономики Уральского отделения РАН академика Александра Татаркина, тема защиты интеллектуальной собственности крайне актуальна для Среднего Урала: здесь производятся десятки наименований промышленной продукции, не выпускающейся больше ни в одном из российских регионов, но в то же время патентная активность (число запатентованных изобретений на 10 тысяч человек) в 2,5 раза ниже среднероссийского уровня.
Российская газета: Александр Иванович, достаточно ли проработана в России законодательная база в части правоотношений, связанных с интеллектуальной собственностью?
Александр Татаркин: В последнее время в этой сфере наблюдается заметный всплеск законодательной активности. Нынешней весной обнародован указ президента РФ о создании соответствующей федеральной службы с передачей ей ряда полномочий Роспатента и Федерального агентства по правовой защите результатов интеллектуальной деятельности (ФАПРИД). Тогда же началось создание специального суда по интеллектуальным правам. В июле претерпел изменения ФЗ "О науке и государственно-технической политике", в котором теперь предусмотрены меры по коммерциализации научной деятельности. Все это - в дополнение к действующей с 2008 года четвертой части Гражданского кодекса, содержащей общую регламентацию данного сегмента рынка.
РГ: Как вы оцениваете недавние инициативы региональных властей в этой сфере?
Татаркин: Это закономерная реакция на импульс сверху, хотя внимание этой теме в субъекте Федерации уделялось и раньше, учитывая планы к 2020 году сделать инновационными половину всех техпроцессов на предприятиях, а объем инновационной продукции увеличить в 4-5 раз. Предпосылки есть: регион располагает развитой научно-исследовательской и проектной базой, квалифицированными кадрами, солидным реестром ноу-хау в науке и индустрии.
При этом налицо стремление повысить капитализацию нематериальных активов, которые, по экспертным оценкам, на 70 процентов формируют доход участника современного производства. Совместно с Роспатентом уже проведена инвентаризация таких активов в научных организациях. Например, в одном из уральских НИИ их доля составляет 40 процентов его стоимости, что приближается к лучшим мировым показателям.
РГ: Что же мешает нам по-хозяйски использовать уже созданный интеллектуальный продукт и приумножать его?
Татаркин: Невольно вспоминается широко известная сентенция: "Америка - это страна эдисонов, а Россия - страна кулибиных и левшей". Разница в том, что заокеанский изобретатель окончил свои дни в роскоши, а наши не менее одаренные соотечественники - в нищете. И в старой, и в новой России не было и нет правообладания новаторов результатами их открытий, что автоматически ставит под вопрос осуществление востребованного временем инновационного прорыва.
Нам никак не удается по-настоящему мотивировать научный поиск, хотя подобные попытки предпринимались. Еще в конце 80-х годов прошлого века я в составе группы специалистов участвовал в разработке законопроекта "Об интеллектуальной собственности". Предполагалось оставлять автору 50-51 процент дохода от внедрения новшества, 30 передавать коллективу разработчиков и 20 - государству. Причем последнее за счет своей доли должно было создать специальный фонд поддержки получения патентов. Работа над законопроектом продолжалась полтора года, после чего передали документ в комитет по законодательству Верховного Совета СССР. К сожалению, там его следы затерялись, и базового закона, стимулирующего научно-техническое творчество, в нашей стране нет до сих пор. А положение Гражданского кодекса о возможности авторского вознаграждения носит общий характер и на практике не применяется.
Людям искусства живется получше, скажем, с каждого исполнения музыкального произведения автору причитается гонорар. Но научно-техническая интеллигенция о таком может только мечтать. Изобретателям приходится уезжать за кордон, чтобы запатентовать свои идеи с наибольшей выгодой. Если же автор перспективной идеи не имеет охоты к перемене мест, ему остается разве что заключить внедренческий договор с какой-либо зарубежной фирмой, рискуя получить тюремный срок за разглашение государственной тайны, поскольку большинство научных открытий при желании легко квалифицировать подобным образом.
РГ: Кстати, о внедрении изобретений. Согласно экспертным оценкам, в развитых странах государство финансирует прикладные исследования не более чем на треть. Остальное благодаря госпротекционизму берет на себя бизнес. У нас же бизнес-сообщество остается по большому счету в стороне, а государство хоть и финансирует эту сферу на 85-90 процентов, но весьма скудно.
Татаркин: В передовых странах отработан механизм господдержки создания интеллектуального продукта, там патентообладатели объединены в специализированные фирмы, чутко реагирующие на потребности рынка. Они несут основную внедренческую нагрузку, зато пожинают и плоды открытий. Поэтому там бизнес прямо-таки гоняется за наукой. У нас это затруднительно из-за монополизации всего хозяйственного механизма. В той же общероссийской Стратегии-2020 заложен такой рост тарифов на энергоресурсы и коммунальные услуги, что бизнесу и без затрат на науку нелегко будет выжить. На мой взгляд, сказывается влияние нефтегазового лобби. Безусловно, преодолеть его непросто. Но справились же с клановым лоббизмом, скажем, в США, где в результате масштабного снижения цен под давлением государства резко возросло участие бизнеса в инновационном развитии.
Вместе с тем не полностью используются у нас и возможности территорий. В свое время губернатор Эдуард Россель пытался создать областной фонд поддержки научных исследований, но не нашел понимания наверху, поскольку фундаментальная наука финансируется только из федерального бюджета. Но зачастую этих денег хватает лишь на зарплату, а разработка научных тем тормозится из-за нехватки ресурсов.
РГ: Выходит, провозгласив целью модернизацию, не мобилизовали на ее достижение все силы и возможности?
Татаркин: К сожалению, единая инновационная система пока не создана. Необходимой предпосылкой активизации научно-исследовательской деятельности должно стать всестороннее обеспечение развития науки - политическое, организационное, экономическое. Как уже бывало, мы больше говорим о модернизации, чем осуществляем ее. Первым практическим шагом должно стать, повторюсь, создание базового закона, всесторонне стимулирующего научный поиск. Причем стимулировать он должен создание интеллектуального продукта, а не некой абстрактной собственности. Называя вещи своими именами, мы лишний раз подчеркнем цель - сделать творца собственником его идей. Надо устранить порочную практику, когда автор, изобретатель, человек, который совершил открытие, получает минимум или вообще ничего не получает.
Только на этой основе можно объединить для решения общей задачи науку, образование и бизнес. Разумеется, при главенствующей роли государства. Ведь предстоит освободить нашу экономику от сырьевой зависимости, а дело это многотрудное. Анкетирование участников прошедшего недавно в Красноярске всероссийского экономического форума принесло обескураживающий результат: 67,8 процента респондентов из числа деловой элиты нашей страны признались, что не готовы поддержать курс на инновации. Слишком велики риски и малы шансы на успех.
Приведу пример. Несколько лет назад наш институт совместно с одной из крупных промышленных компаний Среднего Урала разработал проект ее техперевооружения. Но грянул мировой кризис, компания понесла многомиллионные убытки, и вряд ли в обозримом будущем она решится на структурную модернизацию. Между тем научное сообщество давно предлагает меры государственного содействия модернизации реального сектора - от трехгодичного моратория на взимание НДС с производителей инновационной продукции до увеличения госзаказа. К сожалению, пока безуспешно.
РГ: По данным Роспатента, у нас доводится до стадии промышленного образца лишь одна из десяти заявок на изобретения. Да и подается их немного. Упадок массового новаторства специалисты связывают, в частности, с ликвидацией ВОИР.
Татаркин: Да, во многом мы утратили былые позиции в развитии движения рационализаторов и изобретателей. Причина та же - недостаточность поддержки. Вот очередной пример из практики. На одной из крупных промышленных компаний региона приняли ряд мер, направленных на активизацию творческого потенциала коллектива. Первоначальный результат превзошел ожидания, однако к концу года активность снова пошла на спад. Дело в том, что средний размер вознаграждения за поданное рацпредложение не превышал трех тысяч рублей. Очередной всплеск новаторства последовал лишь после того, как вознаграждение увеличили в среднем на 15 процентов.