"Лючия ди Ламмермур" Гаэтано Доницетти - опера, рассчитанная на примадонну, ее бенефис. Для этого в либретто расчищено пространство.
Из романа Вальтера Скотта убраны подробные интриги - оставлены душераздирающие коллизии, мелодраматические состояния героев. Девушка влюбилась, но ее хотят выдать замуж по расчету, обманом убеждают, что любимый неверен, и она подписывает брачный контракт, но, потеряв от горя рассудок, убивает ненавистного жениха. Идет Сцена безумия, ради нее написана опера, - шедевр, возносивший к славе Марию Каллас, Джоан Сазерленд, Натали Дессей, Стефанию Бонфаделли... Трагическая развязка наступает быстро и неотвратимо. Там еще есть пара дивных номеров, но главное уже позади.
Это тот случай, когда кажется: чем меньше режиссуры, тем лучше. Спектакль-концерт, триумф бельканто, звездный час трагического сопрано.
Татарский театр имени Джалиля с этим не согласен. Он показал на "Золотой маске" историю прогоревшего менеджера, который хочет спасти банк с помощью выгодного замужества своей некстати влюбившейся сестры, нанимает байкеров, чтобы забить конкурента, мастерит фотошопом компромат. Но сестра ломает бизнес-план и убивает нелюбого. Хор стал офисным планктоном с ноутбуками, ужасы из жизни олигархов снимает хищное ТВ.
Сюжет Вальтера Скотта становится актуальным. А то, что перевод на табло по-прежнему возвещает, что "жуткий озноб пробежал по жилам", неважно: кто станет разбирать, что там планктон поет на итальянском! Музыка эмоциональна, действие динамично, байкеры на мотоциклах взяты из голливудского боевика, мафиози в черных очках - из "В джазе только девушки", по заднику плывут небоскребы, и стрелка-указатель гласит: "One way", с самого начала лишая нас надежды, что Чапай выплывет. Живые чувства влюбленных в мире человеко-машин обречены на гибель. Бенефис бельканто, собранный из штампов старых мелодрам, стал зрелищем, собранным из архетипов современного шоубиза.
В какой-то мере это продолжение тенденции, заявленной Дмитрием Черняковым. Его "Руслан" был рассчитан на вкусы "элиты" с ее представлениями о жизни: бытие - это бизнес, ресторан и бордель. Режиссер "Лючии" Михаил Панджавидзе музыку слышит лучше, и его фантазии более гибко следуют ее эмоциональному и смысловому строю. Если текст побоку, то возникает довольно цельный образ жесткого мира, где ничто человеческое не выживет. Эксперимент можно признать спорным, но он не вызывает яркого протеста. Его принимаешь как иные правила игры, столь же условные, как и прежние: в конце концов, что такое эти средневековые интриги с кровянкой, как не тот же бандитизм? С героев содрали плюшевые драпировки, вместо шпаг сунули пистолеты, но суть одна: железобетонная бесчеловечность против живого человека. Слушаем музыку.
А послушать есть кого. Театр имени Джалиля давно работает по системе кастинга, оставляя в труппе оркестр, хор и солистов на вторые партии, а "первачей" приглашая из других театров. Это позволяет держать музыкальный уровень на высоте, доступной не всем столичным труппам. В отборе звезд "Лючии..." есть тщательность и чувство гармонии: ансамблевость почти безупречна. "Почти" - это когда в первом акте Станислав Трифонов в партии коварного Генри форсирует звук, или хор - офисный планктон - собирается неуверенно и не сразу: бухая толпа во втором акте ему удается лучше. Из Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко заимствован Чингис Аюшеев - тенор яркий и артистичный, он составил достойную партию Альбине Шагимуратовой. Которая и выдвинута на "Маску" и на которую пришла экзальтированная публика, штурмом бравшая подъезды Новой сцены ГАБТа.
Лючия здесь буквально не от мира сего: сама идея бизнеса для нее из другой оперы. При общем мельтешении, ее мизансцены статичны, ее состояние всегда сумрачно. И только музыка выражает переливы сложных психических состояний героини, которая в стрессе и перестала адекватно воспринимать происходящее. В большинстве постановок в Сцене безумия всё и вся отступает на второй план, а лучше - исчезает за кулисами, оставляя Лючию наедине с залом. И тогда героиня, отрешенная, не замечая крови на руках, предается сладостному диалогу с воображаемым Эдгардо - идет знаменитый дуэт-перекличка с флейтой, филигранный, виртуозный, требующий безупречного владения всем диапазоном звуковых нюансов, когда сам голос становится совершеннейшим из инструментов.
Таков голос Шагимуратовой. Она здесь изумительна: филигранна и виртуозна без усилий - чистейшее, доставляющее наслаждение музицирование. Единственное, чего нет в трагической коллизии - трагизма. Шагимуратова и в Сцене безумия излучает такое физическое и душевное здоровье, что ее Лючия скорее шаловлива, как Снегурочка в первом акте Римского-Корсакова. Особенную двусмысленность придает наличие трупа ею же убитого Артура, который она почему-то принимает за любимого Эдгардо. Экстравагантность решения переводит сцену из трагического регистра в мелодраматически комедийный - мастерство певицы восхищает, но актриса вызывает много вопросов.
Стараниями администрации театра имени Джалиля ваш корреспондент смог впервые убедиться в особенностях устройства Новой сцены ГАБТа, где с первого бокового ряда бельэтажа виден только верхний угол кулисы, а чтобы узнать, что происходит на сцене, нужно перегнуться через барьер. Здесь есть свои преимущества. Откинешься на спинку кресла - вам предстает потолок зала, и вы слушаете, как по радио, голос редкой красоты, певицу высочайшего уровня. Перегнешься через барьер - идет чистый гиньоль: сопрано мирового класса нежно ласкает хладное тело, любить которое ей явно нелегко. Поверьте, это сцена, которую нужно слушать исключительно с первого бокового ряда бельэтажа.
Кроме Альбины Шагимуратовой и режиссера Михаила Панджавидзе, на премию выдвинут художник Игорь Гриневич, предложивший для контрастного по страстям действа черно-белую графику фотоколлажей, плывущие по заднику небоскребы и экраны мониторов, где рекламируют возможности фотошопа. Все это вкупе с расположенными на двух уровнях офисами создает образ машинной, враждебной человеку среды. То есть отвечает режиссерскому замыслу и даже компенсирует в нем прорехи. Звучание оркестра под руководством Рената Салаватова я бы назвал ровно меланхолическим: он создавал условия, но не более того.
Публика уходила в восторге. Опера оказалась столь гениальной, что даже рискованная пересадка из чернозема в бетон не сделала ее хуже. Стало быть, эксперименты будут продолжаться.