Дина Рубина. Окна. - М.: Эксмо, 2012.
"Что-то осталось во мне после того побега из пионерлагеря, после той длинной ночной дороги домой; я думаю - бесстрашие воли и смирение перед безнадежностью человеческого пути. Что увидала я - ребенок - в том неохватном, том сверкающем окне вселенной, о чем догадалась навек?"
Вышел новый сборник рассказов Дины Рубиной, о замысле которого лучше всего рассказала сама писательница в предисловии: это книга "об окнах, об окнах вообще - тех, что прорублены для света и воздуха, но и для взгляда, бегущего вдаль; об окнах, сыгравших важную роль в чьих-то судьбах; и об окнах, которые нельзя не упомянуть просто так, для полного антуража истории..."
О прозе Дины Рубиной лучше говорить ее же словами.
"Многие люди моей жизни связаны у меня с тем или иным окном. Знакомые иностранцы часто вспоминаются за окном кафе, куда я приходила к ним на встречу. Отец - у окна мастерской, всегда завешанного темной драпировкой для дозирования яркого дневного света. Помню огромные бледные окна изостудии во Дворце пионеров на Миусской, где впервые увидела Бориса и его многослойные многоцветные странные холсты...
С тех пор прошло сто лет, и многие наши общие окна перекочевали в картины: окна квартир, ресторанов, отелей; стрельчатые окошки французских и немецких замков; двойные, разделенные колонной красноватого мрамора, аркады флорентийских палаццо; синие - против сглаза - ставни окон на улочках древнего Цфата; мавританские полосатые арки над окнами средневековой Кордовы и узкие, истекающие струйкой света бойницы башни Хиральда в Севилье: поднимаешься в ней, и сквозь невероятную толщину стен видишь фрагменты белого города в черных проемах...
А еще - зарешеченные окна Армянского квартала в Иерусалиме; огромные и глубокие окна-сцены Амстердама и закрытые ставнями, таинственно непроницаемые окна-тайны Венеции.
Не говоря уже о распахнутых в нашу память окнах Москвы, Винницы, Ташкента..."
Новая книга рассказов Дины Рубиной проиллюстрирована репродукциями живописных работ ее мужа Бориса Карафелова. Впрочем, с живописью у этого писателя всегда были особые отношения. На ее сайте можно прочитать, например, такое ее признание:
"Недавно в одной из бесед некая московская журналистка сказала:
- У вас в прозе так много живописи - цвета, рисунка. И это понятно, ведь муж - художник...
Я ответила:
- Не так. Не совсем так. Муж-то художник, да только есть еще один человек в моей судьбе, еще до всякого мужа, чьи картины, рисунки, портреты сопровождают меня всю жизнь, висят на стенах моей квартиры и останутся со мной навсегда. Это - мой отец, Илья Давидович Рубин.
И вот, наконец, мы сфотографировали некоторые работы моего отца, и теперь их можно увидеть в Интернете. Буду рада (и он тоже, конечно!) - если кто-то найдет минуту-другую посмотреть.
И еще - старая фотография с ним. Помню, как (я училась тогда в девятом классе, и только что был опубликован мой первый рассказик в журнале "Юность") однажды утром отец влез в парадный пиджак, повязал галстук, сказал: - Надень что-нибудь приличное, пойдем сфотографируемся.
Я сказала:
- Пап, да ты че! Прям, как в Бобруйске...
Он в ответ:
- Дура, потом благодарить будешь. Вот стукнет тебе лет пятьдесят...
- Пять-де-ся-а-ат?! - и я расхохоталась.
Но расчесала патлы на пробор, как приказчик в дамском магазине, приоделась, и мы пошли в ателье и чинно сфотографировались.
После чего назавтра мне стукнуло пятьдесят..."