И все равно Шемякин остается загадкой. Мистический мир его художественных образов, способы отображения той действительности, которая кажется ему интересной, - все это вот уже почти полвека порождает споры, и кажется, что они не утихнут никогда.
Совершенно очевидно только одно: Михаил Шемякин - крупная, яркая личность и в искусстве, и в общественной жизни. А поэтому интересно все, что касается его творчества, его взглядов на окружающий мир, его поведения и быта.
Мы познакомились в прошлом году в Москве на военно-музыкальном фестивале "Спасская башня" и как-то очень естественным образом, почти сразу, стали дружить. Хотя я не скрывал от Михаила, что многое в его картинах и скульптурах мне непонятно, а он подтрунивал над моей явной художественной необразованностью, что, конечно, является чистой правдой. При встречах он неизменно приглашал погостить у него дома во Франции. И вот на днях такая возможность у меня появилась.
Дом во Франции оказался старинным замком. Два часа поездом на юг от Парижа, небольшой милый городок в окружении полей и перелесков, еще километров тридцать на машине, и вот они - владения знаменитого художника. Стенам толщиной в метр больше пяти веков. История не сохранила имя того рыцаря, который был первым владельцем замка, но ясно, что теперь это поместье навсегда будет связано с именем выдающегося русского художника.
Во флигеле Шемякин держит большую часть своей бесценной библиотеки, там же находятся его мастерские, а также фонды, хранящие уникальные арт-архивы. Впрочем, если говорить о рабочих помещениях, то они и в каждом зале первого этажа замка - везде столы с разложенными эскизами, фотографиями, гравюрами, бумагами.
Мало на земле людей, которые работают, как Шемякин, - по восемнадцать часов в сутки, без выходных, праздников и отпусков.
Парижский коллекционер Жан-Жак Герон, знакомый с Михаилом ровно сорок лет, уверяет, что эта пара - Шемякин и его верная спутница Сара де Кэй - вдвоем выполняют объем работ большой многоотраслевой корпорации.
Но сейчас как раз тот редкий случай, когда Михаил по случаю приезда гостей позволил себе немного расслабиться. Мы завтракаем.
Позднее июльское утро. За окном накрапывает теплый дождик. Миша спозаранку облачен в свой обычный наряд: полувоенного покроя фуражка, черная униформа, высокие сапоги. От старых стен, от мебели эпохи XVIII века, от развешанных картин великих мастеров веет духом вечности. Мы разговариваем, перескакивая с одной темы на другую.
В этом году Шемякин - официальный художник этого грандиозного праздника военных оркестров. На нем лежит обязанность разработать костюмы, декорации, то есть всю внешнюю оформительскую сторону фестиваля.
- Когда я три года назад познакомился с вашими генералами, которые придумали и так блестяще проводят "Спасскую башню", то сразу захотел стать участником этого проекта. Комендант Кремля Сергей Хлебников - удивительный человек, восприимчивый и к музыке, и к живописи, умеющий слушать, беспредельно обаятельный. Главный военный дирижер Валерий Халилов - фанатично преданный своему делу, открытый, творческий. Оказаться в компании таких людей для меня - большая честь.
Ты ведь знаешь, что я сам из семьи военного. Отец был знаменитым кавалеристом. Две войны - Гражданская и Отечественная. Шесть орденов Красного Знамени! Я думаю, такого иконостаса не имел больше ни один полковник. Он дважды спасал будущего маршала Жукова, выносил его с поля боя, и тот впоследствии не остался в долгу. У отца был крутой нрав, он и выпить мог, и сказать в глаза любую неудобную правду. Жуков его буквально из-под расстрела выводил. При этом отец всегда крепко держался в седле, а когда вел в атаку своих всадников, никто не мог устоять. Никто!
Я всегда помню об этом.
В прошлом году на фестивале был использован образ моего Щелкунчика - этот солдат открывал действо на Красной площади, был изображен на сувенирной продукции. Ломоносовский фарфоровый завод выпустил тарелки и статуэтки с изображением Щелкунчика. Одну статуэтку я, кстати, подарил Мирей Матье. Она, как и я, тоже совершенно очарована тем, что в сентябре происходит у стен Кремля, и каждый год приезжает на фестиваль, чтобы выступить. Она говорит: "Даже если вы меня не пригласите, я все равно приеду и буду петь".
В этом году фестиваль посвящен 200-летию Отечественной войны 1812 года. Конечно, надо показать и славу русского оружия, и знамена, под которыми сражались воины, и ту форму, которую они носили. И при этом все действо должно быть максимально деликатным, не задевать самолюбия французов, ведь их музыканты тоже выйдут на Красную площадь. Война для обеих сторон была ужасной, несла смерть и разрушения. Поэтому в финале у символического костра у нас будут греться все - и русские, и французы. А по брусчатке промчится колесница мира.
Хотя, постой, зачем я буду раскрывать твоим читателям все секреты. Пусть приходят в сентябре на Красную площадь - не пожалеют.
- А кто в этот раз станет героем сувенирной продукции? Опять солдатик?
- Нет, теперь гражданское лицо. Вспомни "Войну и мир". Все пошли воевать - и дворяне, и крестьяне. Так что теперь это будет некий гражданин, можно сказать - прообраз Пьера Безухова.
Откуда-то из недр замка в столовую вываливается стая небольших лохматых собак. Лицо хозяина светлеет. А Сара начинает перечислять:
- Спаниель Жужу, бостонский терьер Бин, мопс Маркиз де Бульон, шарпей Турка, а вон тот самый маленький белый, он щенок еще, Плюх.
- Еще два дога есть - Атос и Арамис, - добавляет Шемякин. - Но они такие огромные, что дома жить не могут. Потом сам увидишь. И шесть котов.
А вот Володя Высоцкий не любил собак. Однажды Марина Влади звонит: "Приезжай срочно, мне надо на съемки, а Володя совсем плохой". Я приезжаю в предместье Парижа, где у Марины был дом, вижу - Володя в сильном подпитии. Я играю с их собачкой, он сидит в сторонке, очень злой - оттого, что я не разрешаю ему продолжить выпивку. Потом он раздраженно так говорит: "Ты что все с собаками водишься? Дома у тебя полно собак, и здесь ты готов с этим четвероногим целоваться". Я ему отвечаю: "Знаешь, а по-моему, люди без таких домашних зверей сами бы озверели". И вдруг Высоцкий встает из того угла, где сидел, пошатываясь, идет к буфету, достает записную книжку и пытается что-то там записать. Тогда я не придал этому особого значения, но после его смерти Марина передала мне все его записные книжки, чтобы я разобрал. И вот в одной из них вижу - кривым пьяным почерком запись: "А без зверей мы бы озверели".
Володя был великий трудоголик. Его записные книжки распухали от всяких заметок, которые, как он считал, могут пригодиться. Он ловил слова, выражения, коллекционировал всякие острые мысли. Работа у него всегда стояла на первом месте. Когда он приезжал в Париж, я ему загодя готовил множество книг по искусству, ставил диски с редкими записями великих композиторов. "Мишка, образовывай меня, ибо я темен", - писал он мне в одном из своих писем.
- Сейчас есть много людей, которые называют себя друзьями Высоцкого. Все пишут мемуары, дают интервью. А вот вспомни: сам Владимир Семенович кого-то выделял из своего окружения? Кто-то был ему по-настоящему близок?
- При мне он всегда хорошо отзывался о Вадиме Туманове. Иногда с легкой иронией - о Севе Абдулове.
- А ты с Виктором Некрасовым общался?
- Да, он был человек симпатичный, хотя и гусарил сильно. Слава Ростропович как-то раз приглашает нас всех на вечеринку к одной парижской аристократке. Местные гости все в смокингах, дамы в вечерних платьях. Ну и наши ребята появляются - Некрасов, Галич, Максимов... Начали разносить закуску, такие, знаешь, маленькие бутербродики, канапе. Смотрю, наши прямо горстями их в рот запихивают. Потом стали водку разносить - так Виктор с Максимовым ее из рюмок сливали в стаканы и залпом пили. Дальше - больше. Проходит мимо нашей компании пожилая аристократка - Некрасов ее хвать за заднее место. Бедная француженка не поймет, как на это реагировать, так у них в высшем свете было не принято. Когда уходили, муж хозяйки дома, чтобы выказать гостям свое уважение, сам подавал пальто. Некрасов сует ему двадцать франков. И ты знаешь, француз оказался настолько воспитанным - ни один мускул не дрогнул на его лице. Он словно заправский швейцар спрятал купюру в карман: "Мерси, мсье".
- Самое печальное для меня в сегодняшней российской жизни - это отсутствие веры во что-то хорошее, светлое. Мало кто верит, люди живут как бы по инерции. Будто не на своей земле. Раньше жили под коммунистами, сейчас - под олигархами и беспредельщиками из силовых структур. Ничего не изменилось: как был русский человек бесправным, так им и остался. И зачем ему стараться что-то хорошее сделать?
Я помню, Солженицын говорил: если вы, господа перестроечники и господа новые демократы, еще раз обманете свой народ, вырастет такое поколение, что вы содрогнетесь. И такое поколение уже растет - оно не знает своих корней, оно напрочь лишено представления о каких-то нравственных ценностях. А тем, кто имеет власть и имеет деньги, нет никакого дела до своего народа - вот что потрясает меня до глубины души.
Вот у вас каждый день, как заклинание, все произносят слова о борьбе с коррупцией. Но ведь на деле-то никакой борьбы нет и в помине. Одна видимость. Возьми Китай - там происходит реальная борьба с этим злом. Сажают, даже казнят и олигархов, и мэров, и членов полит бюро. Не важно, какая у человека должность. Украл, значит, понесешь наказание. У китайцев поэтому совсем другое настроение, они в отличие от русских верят своим властям, они строят свой Китай в атмосфере социального оптимизма, что напрочь отсутствует в России.
А безнаказанность не только плодит новых ворюг, она разлагает все общество, лишает его всяких перспектив. Вот недавно смотрю по ТВ какую-то программу, там интервью с бывшим министром финансов Московской области, который украл миллиарды и с этими деньгами скрывается где-то за границей. Он вздыхает: "Да, тяжело жить на чужбине". И корреспондент оставляет это без комментариев. И никто, похоже, не ловит мошенника. А почему? Да потому что, если его поймать и допросить, он такого наговорит, таких людей назовет - тех, кто покрывал его воровство.
Или еще один сюжет вспоминаю, видел его по телевидению. Речь шла о подмосковном энтузиасте, который на свои деньги хотел поставить памятник на месте, где шли тяжелые бои с фашистами, где много полегло наших бойцов. Корреспондент спрашивает местных ребят: "А вы вот так смогли бы? Под танки с гранатами? Стоять насмерть?" И эти пацаны прямо в камеру, не моргнув глазом, отвечают: "Никогда". - "Почему"? - недоумевает корреспондент. "Да потому что те сражались за свою родину. За свою землю. А нам за что умирать? Земля не наша, ее скупили богатеи. Родина? Что это? Банки Фридмана? Яхты Дерипаски?" Я не верил своим ушам .
- Так, чай пей, - напоминает Шемякин. - Сыры ешь.
- Спасибо, не беспокойся. А ты, кстати, сам как питаешься? Ну, вот утром - мы видим - яичница. А днем, вечером?
- Днем - ничего. Вечером, как правило, овощной суп и салат. Иногда, очень редко, мясо. С алкоголем, как ты знаешь, я давно завязал. И с курением покончил семь лет назад, хотя раньше выкуривал по пять пачек в день.
- Ну и как ты перенес такую встряску? Ломки не было? Характер не изменился?
- Нет, он абсолютно не изменился. Только стал еще лучше, - тихо поясняет Сара.
Сара то и дело отлучается на кухню, приносит тарелки с яичницей, разливает по большим чашкам чай, нарезает багет, предлагает гостям отведать варенье из яблок, которые растут у них в парке.
Сара де Кэй удивительным образом сочетает в себе обаяние, доброту и последовательную жесткость. Она здесь все - и управляющий хозяйством, и повар, и секретарь, и помощник в творческих делах. Она водит машину, занимается архивом, перепиской, планирует встречи и способна вести переговоры на четырех языках. Не без оснований подозревая во мне склонность к пиратским привычкам папарацци, она категорически просит меня спрятать в сумку фотоаппарат.
- Сара, - умоляю я, - ну, хоть один кадр в этих замечательных интерьерах. Ну, пожалуйста...
- Нет! - Ее тон не оставляет никаких надежд. - Ни для кого не бывает исключений. Замок - это наша частная территория, и всякая фотосъемка здесь запрещена.
Ладно, с явным огорчением сдаюсь я, а Шемякин, чтобы подсластить пилюлю, подкладывает мне варенья.
- Кстати, Михаил, расскажи мне про Сару. Ты ведь, как я слышал, долго ей голову морочил...
- Нет, недолго, - опять подает свой тихий голос Сара, потупив взор. - Всего девятнадцать лет.
- Но это не рекорд, - смеется Михаил. - Роден, если мне память не изменяет, прожил со своей любимой вне брака около 60 лет, и только накануне кончины они официально зарегистрировали отношения.
- А где ты ее нашел?
- Это Высоцкий мне помог.
- Подожди, подожди. Ведь вы, кажется, познакомились уже после его смерти...
- Датское телевидение делало фильм о Володе, - поясняет Сара. - И вот в 1983 году авторы уже в Америке обратились ко мне, как человеку, знающему русский язык, с просьбой помочь выйти на Шемякина, чтобы взять у него интервью о Высоцком.
- И сразу начался ваш роман?
- Ну, не сразу. Хотя я к тому времени уже был свободен, давно жил отдельно от жены и дочки. С Сарой мы вместе уже двадцать семь лет.
- Это приличный стаж.
- Да, так долго терпеть такого человека, как я... Сарочка заслужила себе место в раю.
- Я и сейчас могу работать непрерывно двое, а то и трое суток. То есть вообще без сна. Раньше и дольше мог. Это у меня, наверное, от отца. Он мог неделями быть в седле.
- Часто у тебя гостят люди из России?
- Постоянно. Во-первых, мои ученики, они приезжают в основном из регионов. Потом компьютерщики - помогают перевести библиотеку и фонды в цифру. Вот сегодня тебя проводим и тут же встретим Андрея Бартенева - мы с ним должны обсудить один проект.
- Жизнь в Штатах и во Франции отличается?
- Конечно. За океаном я почти тридцать лет прожил. И всегда работал на контрактах с американскими галлеристами. Выставлялся, делал там имя. Здесь все по-другому. Сегодня художественная жизнь во Франции сведена к нулю. Я не могу назвать ни одного художника.
- А чем ты это объясняешь?
- Ну, во-первых, когда к власти пришел социалист Миттеран, двадцать четыре тысячи интеллектуалов покинули Францию. Все американцы уехали. А Франция всегда держалась на иностранцах. Пикассо - испанец. Ван Гог - голландец. Шагал и Сутин - русские евреи. И так далее.
Америка страна динамичная, там люди к чему-то рвутся, есть стимулы, а здесь - застой. 40 миллиардов долларов там тратится на поддержку искусства, причем деньги эти исключительно частные, спонсорские. Во Франции другая система, здесь есть министерство культуры, госбюджет. В Америке такого нет.
- И это лучше?
- Это лучше, - вступает в наш разговор американка Сара.
- Но ведь очень распространена такая точка зрения, согласно которой американцы в массе своей очень необразованные и малокультурные люди. Книг не читают, в консерваторию не ходят.
- Это ваше самоутешение, - говорит Сара.
- Ты знаешь, что такое типичный американский университет? - добавляет Шемякин. - Я уже не говорю про качество образования. Каждый имеет свой музей с мировыми шедеврами живописи, графики, скульптуры. Многие держат театры. Хотите узнать Америку - поезжайте в любой университет и поживите там.
- В Париж часто вырываешься?
- Нет, нечасто. Времени нет. Было бы время, я бы и в другие места поехал. В Германию, например, мою любимую.
- Ты сам себя загоняешь в такие жесткие рамки?
- Сам. Тут и обязательства, и необходимость много работать, чтобы выживать. Ты не поверишь, но случается, мы сидим с Сарой зимой в пальто и стучим зубами от холода. Нечем заплатить за мазут для отопления.
- Скажи, Миша, а в твоем замке водятся призраки?
- Конечно. Какой же старинный замок без этого? Мы привыкли. Мирно с ними уживаемся.
М.М. Шемякин родился 4 мая 1943 г. в семье военного и актрисы. Его отец происходил из черкесского (кабардинского) рода Кардановых. Он рано осиротел и фамилию Шемякин получил от своего отчима.
С юных лет Михаил подвергался гонениям: его исключили из художественной школы, подвергали принудительному лечению в психиатрической клинике, выставки запрещались. В 1971 г. выслан из СССР. Сначала жил в Париже, затем в США. В 2007 г. вновь вернулся во Францию.
Лауреат Государственной премии РФ (1993 г.), Президентской премии (1997 г.). Автор монументальных скульптурных работ (Нью-Йорк, Венеция, СПб, Москва, Самара). Автор либретто и сценографии к ряду театральных постановок. Создал цикл телепередач об искусстве на канале "Культура".