Ольга Сапрыкина: Оттого, что меня не казнили, я ощущала себя неловко
Большинство из них были казнены, но некоторым все-таки удалось выжить. Среди них - Ольга Степановна Сапрыкина. Долгое время никто не знал, что эта скромная девушка, а сегодня убеленная сединами почти 90-летняя бабушка, - настоящая героиня. В официальных списках организации она не значилась, и ни одной награды за борьбу с фашистами на оккупированной территории до сих пор не имеет.
Два Краснодона
- Вы могли бы еще раз вспомнить то страшное время и рассказать нам о своей деятельности в "Молодой гвардии"?
- Вспоминать тяжело. Но раз надо...
- Надо. И как можно подробнее.
- Хорошо, тогда по порядку. Наша семья жила в поселке Краснодон - это в 12 км от города с таким же названием. Город до 1938 года назывался Сорокино - старое, казачье название. Потом стал Краснодоном во вновь созданной Ворошиловградской области. Нас было пятеро: мама, старшая сестра, два брата и я. Отец погиб от шальной пули еще до моего рождения. С 1 по 6 класс я училась в Краснодоне, а потом брат забрал нас в Винницу. Там я окончила школу, но аттестат получить не успела - началась война. Немцы наступали так быстро, что мы побежали на восток. Через месяц добрались до Краснодона - там жили наши родственники.
Так получилось, что в начале войны в Краснодоне собрались четыре мамины сестры и брат с семьями. Жили в бараках. Мама поселилась у одной сестры, меня определили к другой. Тесно, душно, дети кричат. Мне порой приходилось искать кров у знакомых. Хорошо, что нас там все знали - поселок-то небольшой.
- Вам, извините, было тогда...
- 18 лет. Я с 1924 года, как раз в день смерти Ленина родилась.
За 10 классов -10 плетей
- Как вас встретили подруги, друзья?
- Все выросли, конечно. Например, Тоня Елисеенко была старше меня на два года, вела в поселковой школе начальные классы. (В "Молодой гвардии" была связной. В ночь перед казнью, 17 января 1943 года, под пытками не выдала никого. - Авт.). Я дружила с Тониной сестрой - Валей. Тоня строгая была, заприметив нас где-нибудь во дворе, говорила: "Эй, молодежь, что без дела болтаетесь? Сходите-ка за повелихой!" У них была корова, а травы не хватало, потому повелихой кормили - это березка такая.
Я пошла на почту работать. В 42-м году жизнь в поселке стала совсем напряженной: немцы рвались к Сталинграду. Молодежь призвали на строительство оборонных рубежей, и я не могла остаться в стороне. Была зачислена в штат УВСР-15 (участок военно-строительных работ). Мы строили доты, рыли противотанковые рвы. Начальник даже хотел присвоить мне звание, но не судьба - наши начали отступать. Через Донец перебраться было непросто, да и маму одну бросать не хотелось, потому я вернулась в поселок.
20 июля в Краснодоне появились войска немцев и румын. Проходили они быстро, колоннами. В основном ехали на трехколесных мотоциклах. В нашем поселке не расквартировывались. Лишь на коротких привалах забегали во дворы и дома, хватали все съестное, что под руку попадется: кур, молоко, яйца, хлеб. Вели себя нагло: не стесняясь никого, средь бела дня прямо на улице справляли нужду.
- Вас за людей не считали?
- Видимо. Хотя и не били никого, не стреляли. Когда войска прошли, немцев в поселке осталось немного. Кажется, трое обосновались в здании поссовета - занимались хозяйственными делами. И потом мы немцев почти не видели, потому было не очень страшно.
- И все-таки вы объявили им войну. Почему?
- Но ведь я была комсомолкой, как и мои друзья. Поступи я иначе, меня бы не поняли. В октябре 1942-го Коля Сумской и Володя Жданов решили провести комсомольское собрание. А где? Лучше места, чем поле с редкими колосками, не найти. Голодные ищут пропитание - отличная маскировка. Из поселка договорились выйти порознь. И вот иду я на это собрание - вижу, на столбе белеет листовка. Стала читать, а тут какой-то мужчина невесть откуда появляется и спрашивает: "Ты приклеила?". "Не я!". Но все равно он схватил меня за руку и потащил в полицию. А это станция Семейкино - от поселка в 3 км, а от места, где мы должны были собраться, примерно в двух. На несколько часов меня закрыли в комнатке с решетками на окнах, потом привели к начальнику-казаку. Тот спрашивает: "Сколько классов окончила?" Отвечаю: "10". "Раз так, - говорит, - всыпьте ей 10 плетей".
После седьмого удара я потеряла сознание.
Отлежалась, и в ужасном виде пришла к своей тете Леле - я тогда у нее жила. Наутро явились ребята, они уже знали, что меня избили в полиции. Николай Сумской спросил: "Ну что, вместе будем могилу немцам рыть?" Я прошептала: "Да". Это и стало моей клятвой. Коля сказал мне, что я теперь член подпольной организации "Молодая гвардия".
Под носом у прихвостней
- Конспирация была жесткой?
- Очень. Я не знала даже, что моя двоюродная сестра Тоня Дьяченко и ее подруги входят в нашу организацию, хотя часто встречалась с ними. К Тоне приходили Женя Кийкова и Лида Андросова - они жили рядом с пятой шахтой. Любили песни. Тоня хохотушкой была, всегда веселая, а у меня голос приличный, я знала все песни, и мы устраивали концерт, после которого Тонина мама, моя тетя Шура, непременно чем-нибудь нас угощала. А о том, что девочки сами пишут листовки и расклеивают их по поселку, я поначалу даже не подозревала.
- Но потом и вы начали "рыть немцам могилу"?
- Дней пять я могла только лежать - и то на животе. А пока лежала, друзья навещали. Показали листовки, в которых призывали не терять надежду на возвращение наших войск. Ребята расклеивали их по всему поселку, даже на спине полицая Володя Жданов умудрился однажды прицепить такой вот подарок. Вскоре я уже сама ходила по поселку и занималась тем же.
Позже Володя Жданов собрал радиоприемник, его держали на чердаке Коли Сумского. Там слушали и записывали сводки Совинформбюро. Потом я переписывала их печатными буквами на страницах школьных тетрадок и шла распространять. Тем же занимались и другие ребята.
- А какие еще операции проводили молодогвардейцы?
- Разное было: под видом похода за колосками ходили по полям и незаметно портили немецкую связь, собирали оружие в местах, где шли бои. Но это мальчишки в основном. В ноябре мы вывесили на шахте красный флаг. Я тогда, как говорят в определенных кругах, стояла на шухере.
- Кричать "атас!" не пришлось?
- Повезло, конечно. Но так было не всегда. Однажды, уже в декабре, я с пачкой свежих листовок, которые старалась успеть расклеить до 19 часов - начала комендантского часа, - оказалась в районе здания полиции. Вечер темный, мокрый снег с неба, думаю, кто заметит - а вдруг удастся прилепить на воротах листовку? На полпути меня окликнули: "Стой! Кто идет?" Я спокойно так говорю: "Сапрыкина". Была уверена, что моя фамилия особого впечатления не произведет. Однако в ответ услышала злорадный крик: "А... коммунистка!" "Да, нет, - говорю, - я еще молодая".
В патруле были два полицая. Один говорит другому: "Отведи ее к нам и проверь". А у меня листовки в рукаве. Хорошо, непогода, пока шли, удалось незаметно сбросить их в канаву. После этого я уже ничего не боялась: как комсомолку меня здесь не должны были знать. Но в полиции сверили какие-то списки и говорят: "А почему это ты не приходишь к нам отмечаться утром и вечером?" Оказывается, был установлен новый порядок - комсомольцам из поселка никуда нельзя отлучаться, а дважды в день следует отмечаться в полиции. Я еще удивилась: как могла попасть в эти списки, ведь я же приезжая?
Но долго разговаривать со мной не стали и отвели в камеру. Утром привели к начальнику полиции. Он расспросил меня о семье, где жила, есть ли у меня отец, братья. Я ответила, что один брат на Отечественной войне, а о другом ничего не знаю. Как только это сказала, он с размаху влепил мне пощечину. И нравоучительно изрек: "Война у нас - освободительная, это нужно знать твердо".
Потом я копала ямы для забора - полиция расширялась, а дармовых работников, видимо, не хватало. Только к вечеру меня отпустили домой.
Разгром
- Вы ощущали опасность, которая нависала над вами и вашими товарищами в декабре 1942-го?
- В какой-то момент мы с ребятами хотели уйти из поселка - пробиться к нашим, за линию фронта, но не удалось. И вот как-то утром, уже был январь, еще затемно прибегает к нам Валя - моя двоюродная сестра и родная сестра Тони Дьяченко: "Тоню арестовали, мама просит, чтобы ты немедленно к нам пришла". Они жили в бараке возле пятой шахты. Я тут же побежала. Тетя Шура была в отчаянии, сказала мне в сердцах: "Это ты втянула Тоню в эту организацию, ты во всем виновата".
Оказывается, вечером полицаи почти всех наших ребят-комсомольцев собрали на воротке - это колодец с крестообразным воротом, с помощью которого тянут из шахты бадьи с углем - говорили, что для какой-то срочной работы, а сами увели всех в полицию. А я ведь нигде не была прописана: сегодня у одной тетки живу, завтра у другой, так что меня просто не нашли.
Конечно, я не стала объяснять, что Тоня еще до меня вступила в "Молодую гвардию". Просто сказала тете Шуре: "Ну, наверное, мне тоже придется пойти в полицию". Она промолчала и отвела глаза. Я уже собралась было идти, как прибежала тетя Леля, у которой я жила, и говорит: "За тобой приходили. Сказали: если не явится добровольно, заберем мать". "И как мне быть?!" - спрашиваю. "Да никак, - отвечает тетя Леля. - Сначала нужно пойти домой и одеться, а там видно будет". Я ведь, когда бежала к тете Шуре, на ситцевое платье сверху накинула легкое пальтишко, которое мне подарили ребята, и даже чулки не надела.
- Тогда вы еще не знали, каким пыткам подвергали полицаи арестованных?
- Никто не знал. Я подумала: ну, закатят мне еще пару оплеух - да ерунда. Хуже, конечно, если плетьми или резиновым шнуром по спине, но и это, как я уже знала, не смертельно.
- Словом, полиция вас не сильно пугала?
- Как не бояться кнута? Но ведь могли маму забрать. Я просто не знала, что делать. Уже рассвело, когда мы пошли к дому тети Лели. По дороге нам попалась Симка Полянская. Удивилась, увидев меня, спрашивает: "Ты еще ходишь?" - "Да, - отвечаю, - но вот пообещали маму забрать". С Симкой я была мало знакома, слышала лишь, что перед войной она была секретарем комсомольской организации в школе. А вот ее брат Юрий был молодогвардейцем, его я знала хорошо. Симка мне сказала: "Я несу Юре в полицию валенки, а ты меня жди - никуда не ходи. В 12 часов приду". Я ответила: "Хорошо".
Дома меня ждала мама. Она стала уговаривать: "Не жди никого, уходи - я не переживу, если тебя заберут". Я оделась, посидела немного и ближе к полудню все же ушла в дом напротив - к соседям Припутневым. Их окна как раз выходили на наше крыльцо, и я стала наблюдать. Смотрю, ровно в 12 появляется на пороге нашего дома уже знакомый мне начальник полиции. Я застыла от ужаса. Вскоре он вышел и сразу направился к Припутневым. Но на пути был штакетник, он стал его огибать.
- Неужели Симка вас предала?
- Точно не знаю, но похоже на то. У Припутневых было двое детей и бабушка. Хозяйка взмолилась, чтобы я поскорее покинула их дом, и я тут же бросилась вон. Перемахнула через балкончик и вдоль стены побежала в глубь поселка. Считаных секунд не хватило полицаю - он меня не застал. А я прибежала к Левтеровым - моим давним приятельницам, гречанкам. Они меня покормили, уже стало темнеть. Тогда пришла тетя Леля и сказала, что дело совсем худо, и мне нужно немедленно уходить из поселка. Принесла мне одежду потеплее и еду и потом вывела меня из поселка.
- Вы ориентировались на местности?
- Увы. Было раннее утро, но темень и мороз. Пошла, куда ветер несет. Никогда не забуду ту ночную дорогу в никуда и жуткий скрип снега под ногами. Не знаю, куда бы я попала, если бы шла дальше, наверное, в Ворошиловград. Но в какой-то момент до того устала, что присела прямо в сугроб. И замерзла бы, если б не случайный попутчик. Он поднял меня и привел к себе в дом. Оказалось, я попала в немецкую колонию, где издавна жили обрусевшие немцы. А у меня ноги и руки обморожены. Я ведь в туфельках шла, на тонких чулках образовался слой льда. И эта немецкая семья меня приютила, дней 5 я у них жила.
- Кем же они были?
- Со мной, в основном, общалась хозяйка - Эльза, она меня и лечила. Их оккупанты не трогали, считали своими. Мной тоже не интересовались. Это местечко называется Острая Могила, неподалеку еще был аэродром. Я даже не знала, что там существует немецкая колония.
- Значит, немцы вас не выдали. Это не показалось странным?
- Нисколько. Немцы - это все-таки не куркули с хуторов. Те точно были хуже фашистов. Когда я немного пришла в себя, то поблагодарила хозяев и пошла дальше. Километрах в десяти от немецкой колонии была Первозвановка, где осенью 1941-го мы с ребятами рыли окопы. Тогда я подружилась там с Марией Добродеевой, у нее и решила укрыться. Встретили меня как родную: положили на печку, стали лечить. В забытьи провалялась дней 10. Пока выздоравливала, началось наступление наших. Потом вернулась в свой Краснодон. Очень боялась за маму, думала, после моего бегства ее забрали. Но, к счастью, обошлось.
Неловко оттого, что меня не казнили
- Как вы узнали о гибели товарищей?
- Да сразу же и узнала. К нам приехал советский офицер на лошади, взял меня с собой. Потом указал на мужчину, спросил: этот бил тебя? Я его сразу опознала. Потом еще кого-то поймали, но далеко не всех.
- Почему?
- Мне трудно ответить. Одно скажу: все гадости во время гитлеровской оккупации в Краснодоне творили полицаи. Они в лицо знали каждого местного комсомольца, почти всех и арестовали. А потом зверствовали: закладывали руки Коле Сумскому в дверной проем и расщепляли кости, Тоне Елисеенко выжигали на теле звезду. Тоне Дьяченко вырвали косы, а когда она кричала, затыкали ими рот. Когда из шахты достали ее тело, лица совсем не было. Тоню похоронили в одном гробу с лучшей подругой Женей Кийковой, которую тоже изуродовали до неузнаваемости. Тетя Шура, увидев дочь, просто легла, и встать уже не могла. А дядя Коля, ее отец, когда вернулся с войны и узнал, как Тоня погибла, горько запил.
- Вы были на похоронах молодогвардейцев?
- Нет, после того, как освободили Краснодон, я сразу ушла в армию. Записалась добровольцем, и меня взяли.
- Хотелось отомстить?
- Я мало чем реально могла отомстить, но по мере сил, конечно, старалась. Тут ведь еще один был момент: матери погибших смотрели на меня осуждающе - мол, ты жива, наших детей не вернуть, а занимались-то вы одним. Оттого, что меня не казнили, я ощущала себя неловко.
- И дошли до Берлина?
- Май 1945-го встретила в Освенциме. Наша часть что-то там строила - я же служила в железнодорожных войсках. Писарем.
- О подвиге "Молодой гвардии" вы узнали из книги Фадеева?
- Честно признаюсь: я ее до сих пор не читала. После войны мы очень непросто жили: приходилось много работать, учиться, а тут еще мама ослепла. Я спала урывками, по нескольку часов в сутки. Когда вышла книга, мне некогда было читать. А потом и у меня зрение ухудшилось, сейчас почти ничего не вижу.
- Как же так вышло, что в официальных списках молодогвардейцев вы не значились фактически до последнего времени?
- Мне, конечно, хотелось, чтобы и моя фамилия как-то была связана с организацией, с ребятами. Но сама я не могла добиваться этого прежде всего потому, что тетя Шура когда-то упрекнула меня: "Ты жива, а Тони нет". Я боялась шевелить ее память.
Тем не менее сегодня в списках "Молодой гвардии" я значусь. Это можно увидеть в московской школе N 1499 - там есть уникальный музей. В Краснодонском тоже, говорят, внесли поправку.
- Вы живете одна?
- Одна. Был у меня замечательный муж - Василий Павлович Безруких, фронтовик, узник фашистского лагеря Маутхаузен, но давно умер. А детей нам Бог не дал. Правда, родственники меня не забывают: двоюродные племянник, сестра - заглядывают, помогают. Друзья опять же звонят: вот Мальвина Яковлевна Лебедева - фронтовик-санинструктор, которая была среди тех, кто освобождал Краснодон, раз в неделю непременно побеспокоится: "Как дела, "Молодая гвардия"? В строю?"
Ну а где же еще мне быть, говорю. Все замечательно.
Сапрыкина Ольга Степановна родилась 21 января 1924 г. Родители жили и работали в Юзовке (ныне Донецк) на угольных шахтах. Затем семья переехала в Орловскую область, где умер отец. В 1941 г. окончила школу. В начале войны вернулась с матерью в Краснодон. Осенью 1942 года вошла в поселковую группу подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия". Чудом уцелев после ее разгрома, в феврале 1943 года ушла в армию.
В ноябре 1945 года приехала в Москву, где к этому времени жили ее мать, сестра и брат. Работала в МАИ, Минсобесе, Минрыбхозе РСФСР и др. В 1979 году по инвалидности II группы ушла на пенсию.
Живет в Москве. Награждена медалью "За боевые заслуги" и орденом Отечественной войны. За участие в "Молодой гвардии" наград не имеет.