Надо заметить, что Евгений Никитин был первым в истории Байройтского фестиваля певцом из России, которого пригласили петь в Фестшпильхаусе, причем в главной партии - Голландца. Однако до премьеры, как известно, Никитин так и не дошел. Причем не по творческим мотивам, а из-за провокативного сюжета на немецком канале, обнародовавшего снимки татуировок Никитина, в одной из которых нашли сходство с нацистской свастикой. Байройтскому фестивалю, испытывающему и без того дискомфорт от упорного внимания прессы к своему далеко не кристальному прошлому, запятнанному протекцией Гитлера в годы Третьего Рейха, разворачивающийся скандал в "националистическом" формате был категорически не нужен. И публичные объяснения Никитина, что символ, изображенный на его груди, не имел никаких идеологических подтекстов, а являлся этапом многослойной татуировки, приняты не были.
Единственным выходом из сложившейся ситуации мог быть только отказ певца от участия в фестивале. При этом сестры Вагнер, возглавляющие фестиваль, сразу обозначили свою позицию, избегая дальнейших комментариев: Никитина никто не увольнял и не добивался его отказа от роли, это решение певец принял сам. Как бы то ни было, но, учитывая сложный байройтский исторический контекст, в том числе развернувшийся в этом году на Зеленом холме мемориал, посвященный байройтским артистам, пострадавшим от нацистского антисемитизма, Никитину действительно разумнее было не выходить на сцену, где его освистали бы, невзирая на качество работы.
Однако ситуация эта даже для немцев не выглядит однозначной: многие сочувствуют Никитину как "жертве", считая, что руководство фестиваля перегнуло палку. Как заметил директор Баварской национальной оперы Николаус Бахлер: "Потомки Вагнера стремятся приписать другим те проблемы, с которыми сами столкнулись в прошлом". Никитин, которому этот скандал мог стоить международной карьеры, опубликовал заявление для прессы о "руническом" содержании своих татуировок, подчеркнув также, что Байройтский фестиваль "сделал то, что должен был сделать для сохранения своей репутации". Известно, что в феврале Никитин будет петь в "Парсифале" в Метрополитен опера, а в планах Байройта, объявленных руководством фестиваля, до 2020 года его имя в кастах отсутствует. Правда, Катарина Вагнер, высоко оценивающая мариинского певца, не дала однозначного ответа прессе, возможно ли приглашение Никитина на байройтскую сцену в будущем.
Между тем, наделавший шуму спектакль "Летучий голландец" в постановке байройтского дебютанта Жана Филиппа Глогера по своим художественным итогам оказался банальнее, чем можно было бы предположить, исходя из режиссерского посыла. Глогер сделал попытку перевести ранний вагнеровский романтизм, с его культом чистой всепоглощающей любви, искупающей вечное проклятие Голландца, в дидактическую плоскость "Кольца" - с проблематикой власти золота как мирового зла и источника нескончаемых преступлений. Учитывая современные коммуникативные контексты, Глогер загрузил "матрицу" Голландца и новым образом мирового "зла" - паутины сети, затягивающей людей, превращающая их в зомби, в призраков, в сублимантов. В результате на сцене вместо привычной тематики "Голландца" под штормовые накаты оркестра возник не корабль, а гигантский светящийся "андроид" - платформа смерти. Из глубины ее и появился Голландец (Сэмюэль Юн) - с чипами в черепе, но в ординарном образе бизнесмена с чемоданом и пластиковым стаканом кофе в руках. Весь мрачный монолог Голландца, повествующего о своем страшном проклятии и надежде встретить любовь, проходит в пульсирующем свете микросхем и бегущих цифр, с внутривенными вливаниями и проституткой, услуги которой вызывают уже отвращение Голландца.
Капитан Даланд (Франц-Йозеф Селиг) выводится в спектакле как суетливый владелец вентиляторного производства, готовый продать призраку за чемодан с долларами собственную дочь. Сента (Адрианне Печенка) - аутичная особа, работающая в упаковочном цехе и проводящая все время в выкраивании из картона странной, обляпанной красной краской (кровью) фигуры фантомного возлюбленного. Собственно, на этом экспозиция тем и их развитие в спектакле заканчиваются, не обретая больше никаких объемов. Далее иллюстрируется схема либретто: встреча Сенты и Голландца, истерика жениха Сенты Эрика (Михаэль Кёниг), отказ от нее Голландца, рождественская вечеринка - соответственно не на корабле, а в офисе, где происходит довольно впечатляющая развязка. Сента делает харакири ножницами, доказывая "живой" кровавой смертью свою любовь и замирая навеки в потусторонних объятиях Голландца. Эпитафией этой странной любви становится бизнес Даланда с новым кодом продукта, заменившего вентиляторы, на пластиковые сувениры любовных парочек. Однако эта антиромантическая дидактика Глогера, не доведенная ни в одной теме до логического конца, не убеждает. Зато убеждает оркестр под руководством Кристиана Тилеманна, с феноменальной интенсивностью вынесший на себе колоссальную эмоциональную нагрузку вагнеровского "Голландца".