Дмитрий Шеваров рассказывает о встрече Кайсарова и Жуковского

Певец во стане русских воинов

(отрывок)

Отчизне кубок сей, друзья!

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки,

Что вашу прелесть заменит?

О родина святая,

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя?

Василий Жуковский, август-октябрь 1812 года.

- Жуковский, брат, ты ли это?

- Андрей?! А ты откуда здесь?

Можно представить, чем была для них эта встреча августовской ночью после Бородинского сражения! Два товарища юности, поэт-"балладник" и профессор филологии, узнали друг друга в боевых порядках отступающих к Москве русских войск. Андрей Кайсаров - уже майор и начальник армейской типографии, Василий Жуковский - простой ополченец первого пехотного полка.

Они предчувствовали эту войну. Жуковский в пасхальном послании друзьям Плещеевым обещал: "Растает враг, как хрупкий вешний лед!.." А Кайсаров еще 12 ноября 1811 года сказал в актовом зале Дерпт ского университета горячую речь против тех, кто считал патриотизм чувством излишним, а в Наполеоне видел, говоря нынешним языком, "эффективного менеджера". "Не быв истинным сыном отечества, возможно быть достойным гражданином мира? - вопрошал Кайсаров. - Как, не любя своих кровных, можно любить чужих?.. Проклята да будет мысль, что там отечество, где хорошо!.. Вне отечества нет жизни!"

Так всю ночь они шли рядом, перебирая минувшее и пережитое.

"То, что мы здесь, среди этих людей и под этим небом, - говорил Жуковский другу, - не есть ли дань нашей юности? Не знак ли того, что в сердце своем мы не изменились?.."

Андрей согласно улыбался и вспоминал, как в Благородном пансионе они устроили Дружеское литературное общество. Там они говорили вдохновенные речи, и каждый - о том вопросе бытия, который считал главным для себя. Андрей выбрал тему "О кротости", Жуковский - "О дружбе".

На рассвете они вышли к Москве. До пожаров еще было далеко, но солнце так горело на куполах, что становилось не по себе.

- Страшный век нам достался... - вздохнул Жуковский.

- И прекрасный! - добавил Андрей.

- А ты помнишь, как мы его встречали?

Жуковский напомнил другу, как на Рождество 1801 года они, семнадцатилетние мальчишки, скрылись от домашних, но не куда-нибудь, а в Троице-Сергиеву лавру! С восторгом слушали они там слово митрополита Платона. И где сейчас старец? Сказывают, что он, парализованный и живший на покое в Вифании, потребовал привезти себя в Москву и даже рвался в Бородино - благословлять войска.

И правда: в те минуты, когда Кайсаров и Жуковский с полковыми колоннами вступили через Арбатские ворота в Москву, митрополит Платон со слезами покидал Чудов монастырь - его упросили вернуться в Вифанию. Когда друзья, оказавшись рядом с Кремлем, поспешили в Успенский собор, там догорали свечи заутрени.

На другой день Кайсаров представил Жуковского светлейшему и попросил разрешения зачислить поэта сотрудником типографии. Так, благодаря Кутузову, счастье общения друзей продлилось. Жуковский урывками писал "Певца во стане русских воинов", сверяясь с мнением Андрея.

На поле бранном тишина;

Огни между шатрами;

Друзья, здесь светит нам луна,

Здесь кров небес над нами.

Наполним кубок круговой!

Дружнее! Руку в руку!..

Только в одном они расходились: Жуковский открыл другу, что дал обет с изгнанием французов за Неман сложить с себя военный мундир. Андрей считал своим долгом пройти войну до конца: "Мир должно заключить в Париже!"

Когда Кайсарова отставили от должности, командовать типографией назначили бывшего полицейского пристава, который присвоил себе авторство бюллетеней, писавшихся Жуковским.

Но Кутузов недолго удивлялся открывшемуся таланту - армия подошла к Неману, и Жуковский вдруг решительно заболел. А тут срочно понадобился бюллетень на изгнание врага из пределов России.

Бывшему приставу пришлось самому взяться за перо. Его сочинение было весьма лаконичным: "Да воскреснет Бог и расточатся враги Его - и расточились!"