Таинственный остров, на котором изгнанником живет Просперо (Повилас Будрис)и его дочь Миранда (Айрида Гинтаутайте), превращен им в старую советскую квартиру, в которой теснится смешная мебель 60-х - серванты, полки с книгами, огромный ящик радиоприемника. Почти безумный старик с дочерью-инвалидом, чей церебральный паралич превращает ее движения в особый танец. Прикованная к креслу, она танцует - и в этом танце столько же отталкивающего, сколько и завораживающего.
Коршуновас создает целый философский этюд о советском диссиденте-отшельнике, а вместе с ним - обо всех, неподконтрольных власти. И пока кто-то из публики пытается навязать режиссеру "антирусские настроения" и "проамериканский пафос", кто-то иной с изумлением ловит себя на странном чувстве идентичности с этим Просперо и его дочкой. Вместе с виртуозными актерами и художником Дайнюсом Лискевичусом он визуализирует пространство наших снов, тайных и явных желаний, невоплощенных фантазий, нашей глубоко спрятавшейся боли. Театр, творимый отцом для больной дочери и - что важнее - для себя самого, вмещает в себя самые изысканные спецэффекты. В нем звук решен средствами непойманных радиоволн, а световые контрасты - из закоротившей лампочки.
Спектакль начинается с того, что на предложение прочесть сказку отец получает решительный отказ дочери; она требует шекспировскую "Бурю" и отдается ей со всей нешуточной и судьбоносной силой. Пока папа выпивает "волшебное зелье", доводящее его до исступления, девочка превращается в Ариэля, и вот уже не человек, но сам дух воздуха стеснен в маленьком проеме серванта, впечатан в него намертво, пугая этой противоестественной стесненностью позы.
А вот заиграло "Лебединое озеро", заставляя пережить августовский опыт 1991 года в совсем ином - болезненно-интимном - плане, как ситуацию "человека из подполья", как опыт собственной экзистенциальной и исторической "затравленности". Трудно объяснить, как Коршуновас заставляет работать эти механизмы бессознательного. Ведь перед нами - всего лишь убогая советская квартирка, и в ней - убогие люди, изгнанные из сегодняшней жизни на самые ее дальние рубежи.
Тем, кто увидел в этом поэтически-горестном этюде литовского режиссера "антирусский пафос" (в спектакле герой то подражает манере Горбачева, то достает из шкафа советский генеральский мундир "старшего брата"), хочется напомнить о первых мгновениях спектакля, когда, еще не зная, какую игру поведут с нами, мы принимаем бедного старика за "осколка" империи, вытесненного на обочину... Литвы, России, Европы. И волна сострадания поднимается в нас, уже не только к этому высохшему от горя и пьянства человеку, но и к себе самим, чья изрядная часть тоже "вытеснена". Психоанализ как способность открывать, именовать, обнаруживать затерянные слои памяти мощно работает в этом спектакле. И когда Просперо, превратившись в юного, модно одетого Фердинандо, обнимает свою дочь, это читается не как натуралистический кошмар, но как символический жест.
Вскоре он и сам сядет в ее опустевшее кресло, сам станет своей "Мирандой" и тихо замрет, запрокинув голову в смерть. Сила искусства, сила свободной мысли тем сильней, чем изгнанней, - так, по крайней мере, полагает Оскарас Коршуновас, который посвящает свой спектакль тем "необитаемым островам изгнанников", которыми был переполнен Советский Союз. Но только ли?