"Дубль дв@" покажет фрагменты незаконченных фильмов великих режиссеров
Здесь тоже пролито много невидимых миру слез, много надежд не сбылось, много прекрасных замыслов было подсечено на взлете: в разгар съемок фильмы останавливались навсегда. В последние два десятилетия главная причина безвременной смерти самых успешных, казалось бы, проектов, - перебои в финансировании. С двумя такими проектами познакомит наш фестиваль. Мы попытаемся восстановить их контуры, как в книге про Рим "восстановили" контуры Форума - и можно представить их во всем великолепии. Вы посмотрите фрагменты незаконченных фильмов, а пока о своих несостоявшихся фильмах рассказывают их авторы.
Это был сюжет роскошный, остроумный
Из несостоявшихся замыслов, под корень подрубленных постсоветской системой кинопроизводства, одним из интереснейших был фильм Владимира Меньшова "Салонная драма".
Фото:ИТАР-ТАСС
Во-первых, Меньшов. Не унылый "артхаусник", собирающий в зале на сто мест горстку "знатоков", - нет, режиссер, каждый фильм которого становился хитом проката и приносил в кассы кинотеатров и в государственную копилку многие миллионы. Более того, эти фильмы и сегодня в числе самых востребованных и постоянно идут на каком-нибудь из телеканалов.
Редкий мастер, у которого, на мой взгляд, не было неудач. То есть их туча, если смотреть с точки зрения высоколобых критиков, из всех искусств на земле признающих только Тарковского. Однако мастерство Меньшова, его юмор, его умение увлекательно выстроить сюжет, его азартную, "вкусную" манеру работать с актерами оценили зрители. Оценила и Американская киноакадемия: фильм "Москва слезам не верит" получил премию "Оскар", редкую птицу в коллекции наград отечественного кино. Заклеванную критиками комедию-фарс "Ширли-мырли" можно смотреть сто раз - и не надоест. Его дебютный "Розыгрыш" остается образцом "школьного фильма" - он даже удостоился сравнительно недавнего ремейка, но попытка была безнадежна изначально: дотянуться до мастера трудно. "Зависть богов" - хлесткая ностальгия по советскому абсурду, яркая, смешная и горькая, каких теперь не делают - не умеют. Ну, а "Любовь и голуби" - вообще недосягаемый шедевр.
Таких режиссеров в Голливуде считают "курицами, несущими золотые яйца" и создают им для творчества все условия.
И этот самый Владимир Меньшов, фильмов которого с нетерпением ждет зритель, вот уже тринадцать лет не может осуществить ни один свой режиссерский проект.
Наш фестиваль предлагает фрагмент картины, которую Меньшов начинал снимать в начале нулевых. Это "Салонная драма", в основе сюжета которой пьеса венгерского драматурга Ференца Мольнара "Олимпия". Сюжет настолько кинематографичен, что его экранизировали уже пять раз - последний фильм был снят в Голливуде Майклом Кертицем с Софи Лорен и Морисом Шевалье. Меньшов характеризует этот сюжет как "роскошный - увлекательный, остроумный, с интригой даже более интересной, чем в "Пигмалионе".
Замысел Меньшова интересен еще и тем, что фильм был задуман в жанре мюзикла. Законченный фрагмент, который наши зрители смогут посмотреть впервые, дает представление о том, какой могла быть эта костюмная, ироничная, с присущим Меньшову блеском сделанная картина.
В каком состоянии фильм?
Владимир Меньшов: Часть материала снята, но все прочно застряло. Выслушиваю комплименты, принимаю пылкие благодарности за свои картины, но когда говорю, что на новую работу нужны деньги, разговор тут же обрывается. А денег нужно все больше, потому что - инфляция. Картина костюмная, красивая, музыкальная, танцевальная - дорогая. Сшиты потрясающие костюмы, выбрана натура, построены декорации. Но думаю, что фильма уже не будет. К сожалению, я вынужден прийти к такому страшному выводу...
Мы действительно потрясающая страна, уникальная. Чтобы построить что-то новое, и главное, прежде чем построить что-то новое, нам нужно непременно снести все, как в песне, до основания. А затем, как правило, ничего хорошего не происходит. Так и в кино: великолепно налаженная система киноиндустрии была с варварским упоением разрушена, а новую, столь же эффективную систему, не построили до сих пор.
И режиссеры должны осваивать сомнительную профессию - они учатся ходить с протянутой рукой: дай миллион! Унизительное занятие и как мы видим, малопродуктивное. Но, как сказано у провидца Мольера, "ты этого хотел, Жорж Данден!"
"Третьему Риму" не бывать
На самом исходе ХХ века Владимир Хотиненко приступил к съемкам фильма "Третий Рим".
Фото:ИТАР-ТАСС
Владимир Хотиненко: Проект был рискованный: затевался по книге Лужкова "Мы дети твои, Москва" и выглядел как бы заказным. Меня он заинтересовал именно как заказ. Когда понятие заказа из нашего обихода исчезло, мне оно стало интересно. Тут нет ничего рационального, больше из чувства противоречия, из чистого азарта. И мы с драматургом Павлом Финном стали думать, как это сделать. Основной акцент делался на детстве - 1948 - 1949 годы.
Сняли фильм-пилот - подобие эскиза. И даже показали его в программе ММКФ. И конечно, я получил тот резонанс, которого ожидал: мол, ха-ха, прогнулся перед властями! Но меня это мало трогало - было интересно. Мне казалось, что-то важное мы нащупали. Все думали: фильм снимается по книге Лужкова, и уж с ним-то все будет в ажуре. А - ничего подобного! Лужков к этой затее относился как сторонний человек: делаете - делайте, а я тут ни при чем.
Потом праздновалось 850-летие Москвы, и тогда я предпринял одну из самых больших авантюр в моей жизни. Москва вся вышла на улицы, и мы с операторской машиной ехали в этой толпе. Нас не арестовали только потому, что к нам было невозможно подобраться. Фантастическое ощущение: мы медленно двигались, бибикая, сквозь эту удивительно доброжелательную толпу, плыли через это море людей в течение нескольких часов. Вечером был концерт светомузыки Мориса Жарра, и мы получили уникальные съемки, которых нет ни у кого! Материал получился грандиозный. Все это мы собирались использовать в картине.
Понимаете: мы уже снимали - и параллельно писали сценарий. И постепенно стали зарываться в тему, пытаясь историю страны увязать с конкретной историей пацанвы из маленького московского двора - на протяжении века. Когда начинали, думали: к концу ХХ века закончим, получится круто!
В Красногорском архиве отсмотрели невероятное количество материала. И потом выкристаллизовалась эта идея Третьего Рима. "Москва - третий Рим, а четвертому не бывать" - это из послания псковского инока Филофея Ивану III об устройстве государства Российского, о его преемственности от Византии. Многие эту идею принимают за великодержавную и шовинистическую - ну и на здоровье: как посмотреть - так оно и будет. А нас она заинтересовала с другой точки зрения: третий Рим - как семечко. Нечто столь же невероятное, как сперматозоид, из которого получается человек. Этого не может быть - но тем не менее я есть. Так и здесь - семечко, из которого сформировалась Россия.
И вот история двора. Все - из детства. Ключевые события - в 1948 году. Ребят для съемок в Москве не нашли - здесь они уже совсем другие, уже нет печати того времени. Нашли в Астрахани. В одной школе, чуть ли не в одном классе. Лет по десять-одиннадцать. Совершенно фантастические пацаны. Невероятное везение, точная работа ассистентов - короче, эту часть работы удалось пройти.
И, наконец, приступили к съемкам. По ходу многое меняли. Предусматривалась игра: кино в кино. Ввели роль режиссера, которую исполнял Женя Миронов, сценариста играл Женя Стеблов, оператора - Саша Балуев. С каждым нашли какую-то новую для него краску. Хоть место действия и локальное - двор, фильм все равно вырастал в некую эпопею. Хотели использовать много хроники - прием отчасти феллиниевский.
И насколько я понимаю, тут уже не столько Лужков, сколько ваш собственный опыт?
Владимир Хотиненко: Конечно. В книжке Лужкова тоже были замечательные истории, и они легли в основу этого нашего кинодетства.
А все остальное - "Амаркорд"?
Владимир Хотиненко: Ну да, вроде. Истории про то, как пацанята глину ели. Или с пожарниками. У ребят с пожарниками вражда, и они им постоянно устраивали разные пакости. И те решили ребятам отомстить. И во время купания в Москве-реке отобрали у малыша, который стоял на атасе, их трусики и заставили пацанов голышом проехать через весь город на пожарной машине под оркестр. Получилась потрясающая сцена. Вот такие ключевые сцены из книги мы буквально перенесли на экран - так они хороши. Но постепенно история углубилась и расширилась. Так мы и к названию пришли - "Третий Рим".
А что такое - третий Рим? Наше сознание все время болтается между величием и самоуничижением, мы никак не найдем баланс между гордыней и простым человеческим достоинством. Вот этот баланс мы и хотели найти в картине. Для этого, я считаю, был абсолютно правильно выбран ракурс: двор и люди, его населяющие. Что здесь - то и в стране.
Конечно, мы понимали стоящие перед фильмом трудности. Когда нет погонь, выстрелов, интриг, снимать кино всегда сложно. Но, с моей точки зрения, в снятом материале были сцены, по которым можно судить о том, что должно было получиться в конечном итоге. Там есть эпизод: пацанята там что-то взрывают, и произошел инцидент. Начинается расследование. Их начинает допрашивать следователь. Но так как мы там ушли в такой сказочный мифологический стиль, то у каждого персонажа в этом стиле была своя функция. И поэтому дворничиха была Доброй феей. Мы вручили Нине Усатовой волшебную метлу, с помощью которой она совершает чудеса. И тогда с пацанятами происходит что-то хорошее. А следователь был Бесом. Внешне такой толстый добродушный дядька, но он искушает ребят предательством. Один поддается. А идет 49-й год, и у одного находят бумагу, на которой молоком написана клятва - каждый тогда знал, что если такое письмо прогреть молоком, то на чистой бумаге выступят слова. Они этому из книг про Ленина научились: у того была чернильница из хлебного мякиша и в ней молоко, а если обыск - можно все это немедленно съесть. Какому пацаненку не понравится такая конспирация! Вот они и играли. Но тогда за это можно было сильно подзалететь.
Такая вот многослойная игра. Потому что про все это еще и снимается кино. И мы видим киногруппу, которая все снимает. Но в какой-то момент фильма должна была потеряться грань - то ли это кино снимается, то ли уже реальные воспоминания сценариста. Потому что в роли сценариста Женя Стеблов как раз и играл одного из этих пацанят.
То есть выходит уже гибрид "Амаркорда" с "8 1/2"?
Владимир Хотиненко: Что-то есть. В современном кино часто используются такие сложные конструкции - вспомните "Магнолию". Но нам эту конструкцию еще предстояло искать в монтаже, потому что мы снимали много и, я бы сказал, широко. То есть снимали кино, а не так чтобы склеили сюжетик - и разбежались.
Когда слушаешь все это, хочется немедленно посмотреть фильм. Почему он застрял?
Владимир Хотиненко: А - кончились деньги. Лужков явно от фильма отстранялся, чтобы его ни в коем случае к этому делу не присобачили. Думаю, это было этически правильно. Но материал казался нам таким убедительным, что мы рассчитывали получить государственную поддержку. Снимать-то осталось какую-то неделю, и денег нужно не так много, еще несколько усилий - и картина готова. Вот покажем материал - и все счастливо завершится. Мы были в этом уверены - это нас и погубило. Если бы не это ощущение простоты - наверное, велись бы какие-то предварительные переговоры. Но задача казалась простой, к тому же надо было спешить: время шло, а дети росли.
Потом какие-то деньги мы достали и осенью выскочили в Астрахань: там зима наступает позднее. И мы их там еще немного поснимали - в холодной реке, пацаны невероятное мужество проявляли... Но ключевые сюжетные сцены еще оставались. Которые работают на сюжет, его двигают. А мы стоим, а дети растут.
В бывшем Госкино жюри решает, каким фильмам давать господдержку, а каким не давать. И вот состоялся роковой просмотр вчерне смонтированного материала, общим метражом на час десять минут. В тот день жюри смотрело еще три картины. И отказало в поддержке фильму "Сестры" Бодрова-младшего, картине моего студента Саши Котта "Ехали два шофера" и нам. Мы настолько к этому были не готовы, что сначала все это показалось недоразумением. Потом выяснилось, что это никакое не недоразумение, а демократия: жюри приняло решение, и никто из руководства бывшего Госкино повлиять на него уже не может. Я спросил одного из членов жюри: "А как это произошло?" - он ответил: "Как-то ты нас не удивил!". До сих пор не понимаю: неужели доброе имя режиссера уже ничего не значит? Короче говоря, ушло еще одно лето, а крайним сроком было лето 2001 года.
Мне больше всего жалко пацанов. Они часть своей детской жизни отдали впустую - и это травма. Пацанята отличные, актеры блестящие, они просто упивались, играя. Начинали трудно, а потом упивались, гордились, и все очень хотели закончить эту историю. Но картина, законченная на 90 процентов, так и умерла, не родившись!
Вся жизнь за кадром
Есть поразительный документальный фильм "Я - Чайка" - он о трагедии прекрасной актрисы Валентины Караваевой.
Она была трогательной "Машенькой" в знаменитом фильме Юлия Райзмана, этой ролью прославилась и в двадцать два года получила Сталинскую премию. А потом случилось несчастье: отправляясь на съемки второй своей картины - военного фильма Юлия Райзмана "Небо Москвы", актриса попала в автокатастрофу. Врачи с трудом ее спасли, но остался огромный шрам, уродующий лицо, - и актерская карьера Караваевой рухнула. Единственный фильм, в котором ее можно увидеть, - сказка "Обыкновенное чудо" Эраста Гарина, где она со своим шрамом играет видавшую виды Первую королевственную даму Эмилию.
Странности, впрочем, сопровождали ее всегда. Она с юности была поразительно импульсивна, не представляла себе свою судьбу вне актерской профессии и была поглощена ею абсолютно, до самозабвения. Еще почти ребенком, отчаянно веря в свою судьбу, написала письмо Сталину с просьбой устроить ее в актрисы. И ее действительно вызвали в Москву для поступления на актерские курсы при "Мосфильме". Даже после катастрофы она продолжала верить в свою звезду, и когда в нее влюбился английский дипломат Чэпмен, приняла его предложение, уехала с ним в Швейцарию - в надежде, что заграничные врачи помогут. Но чуда не случилось, и она, несмотря на уговоры своего состоятельного мужа, стала рваться на родину.
Родина приняла "беглянку" сурово. Устроиться в театр ей удалось только в своем родном Вышнем Волочке, а когда хотела перейти в какой-нибудь театр посолиднее, ей посоветовали сидеть и не рыпаться. А она мечтала вернуться на столичную сцену и сыграть там Нину Заречную в "Чайке". Когда все-таки удалось перебраться в Москву, ее приютил Театр киноактера - странный театр, где актеры пережидали трудные времена.
Вся остальная ее жизнь - это закадровый дубляж заграничных фильмов (она дарила свой голос таким мировым звездам, как Бетт Дэвис, Марлен Дитрих, Грета Гарбо, Симона Синьоре, Ингрид Бергман), а потом - одиночество, полное забвение и предельная нищета.
Через много дней после ее никем не замеченной смерти, когда вскрыли квартиру, нашли полуразрушенную мебель, пыль, простенький кинопроектор перед простыней-экраном, старый магнитофон и груды пленки. Двадцать лет актрису никто не снимал, двадцать лет она бесплодно ждала какого-нибудь телефонного звонка. И все двадцать лет снимала себя сама. Соорудила простенький реквизит, устроила гримерную в кухне и день за днем проигрывала перед узкопленочной кинокамерой "Киев" сцены из чеховской "Чайки", которую ей уже не суждено было сыграть для публики. Она играла наедине с собой снова и снова, снова и снова запускала кинокамеру, снова и снова смотрела себя в ушедшей от нее роли, оставив после смерти множество коробок с этими никем не виденными съемками.
Вот такая история. В какой-то степени она напоминает знаменитый фильм "Бульвар Сансет" Билли Уайлдера, где тоже в прошлом знаменитая звезда коротала старость в одиночестве, в полубезумии пересматривая свои старые фильмы. Но история Караваевой много трагичнее. По этой истории был создан театральный спектакль, а режиссер Георгий Параджанов снял документальный фильм "Я - Чайка", который столь пронзителен, что его хочется назвать художественным.
Фильм триумфально прошел по мировым фестивалям, собрав множество наград. В нем использованы немногие хроникальные кадры, кадры фильмов, где снялась Караваева, и вот эти туманные, размытые, словно потусторонние кадры, которые Валентина Караваева снимала только для себя, твердо зная, что для зрителей эту роль Заречной она не сыграет уже никогда.
В этих кадрах - жизнь актрисы, которая ею была, волею судьбы, безнадежно пропущена. А другой жизни у актрисы нет. Не играть она не может. И она продолжала играть в полной, молчаливой, безнадежной, трагической пустоте.
Фильм "Я - Чайка" - в нашей внеконкурсной программе "Фильмы и роли, которые вы никогда не увидите".
Портреты ее Машеньки бережно хранили солдаты Великой Отечественной. Но карьера актрисы была оборвана на взлете.