Нет, Месяц - совсем не радикал, он философ и культурный "прожектер" в самом лучшем смысле этого слова. Редактирует антологии современной поэзии - то американской, то русской. Он и сам - поэт, руководит издательским проектом "Русский Гулливер", участвовал в создании журнала видеопоэзии "Гвидеон". Его роман "Лечение электричеством" обласкан несколькими премиями. Сейчас на выходе его книга "Второй концерт Рахманинова как национальная идея".
Собственно, об этом мы и поговорили: о национальной идее.
Вадим, можно ли сказать, что поэзия в России сейчас на подъеме, в нее приходят новые силы?
Вадим Месяц: Разве только с той точки зрения, что более широкие массы стали заниматься поэзией. Открыты новые формы письма - не особенно сложные, легко воспроизводимые, на профессионализм не претендующие. В этом смысле - да, о приходе и укоренении новых людей можно говорить. Но в любое время качество поэзии определяет лишь несколько ныне работающих. Количество на него влияет мало.
Какой вопрос сегодня призвана разрешить русская поэзия?
Вадим Месяц: Самая главная проблема сейчас у поэзии - мы теряем преемственность, ясность задач, не говоря уже о таких забытых вещах, как гражданственность или народность. Если отбросить нюансы противостояния Поклонной и Болотной площади, за накалом страстей в обществе стоит противоборство между сознанием русской уникальности и желанием ее нивелировать, уравнять по якобы общечеловеческим образцам. То же происходит в других отраслях: с реформой образования, в споре с Академией наук - вопрос, который мне особенно близок, потому что мой отец (Геннадий Андреевич Месяц - выдающийся российский физик, вице-президент РАН, председатель Высшей аттестационной комиссии РФ. - Прим. ред.) сейчас вынужден нашу родную академию защищать.
Как выглядит это противостояние в поэзии?
Вадим Месяц: Попытки свести поэзию к абсолютно индивидуальной, атомизированной величине, как это принято на Западе, - деструктивны. Расстраивает в поэзии то, что людей, которые когда-то подразумевали в своем творчестве причастность к обществу, принято теперь рассматривать в отрыве от этой принадлежности. Например, Мандельштама, который вообще-то писал "я должен жить, дыша и большевея". Поэзия "креативного класса", который отрицает свои связи с обществом, остается ни для кого. Не для людей. Именно поэтому я обеими руками за развитие демократии - в противовес избранности и элитарности. Наши культурные институции и структуры создавались в ельцинские, антирусские, по существу, времена и в настоящее время устарели.
Мне доводилось ездить на книжные ярмарки, фестивали - и было крайне неловко за моих коллег, считающих возможным, представляя свою страну, разглагольствовать о рабской сущности русского народа или всячески демонстрировать свою храбрость мелочными подколами властей, сплетнями и т. п. Мы давно уж на другом витке развития, а эти люди производят впечатление только что вышедших из диссидентской кухни на свежий воздух. Несолидно как-то... В российской культуре назрела ситуация, поворачивающая нас к знаменитым строкам Хлебникова, в которых совсем не научно, но пророчески сформулирована сущность русскости, ее речевой традиции и неподдельности - Русь, ты вся поцелуй на морозе... Я не имею в виду то, что навязывал соцреализм, а говорю о возвращении характера (настоящего человеческого характера) в прозу и образа - в поэзию.
О каком сектантстве в поэзии вы говорите в своей книге?
Вадим Месяц: Я этот термин использовал потому, что мне пришлось отбиваться от атак на журнал "Гвидеон". Например, я написал статью "Второй концерт Рахманинова как национальная идея". Рахманинов - великий русский композитор, но его музыка понятна всем. Ее не надо адаптировать. Так и великую русскую поэзию не надо адаптировать, изымать из нее национальное... Я помню, как много лет назад был на литературном вечере в Америке в редакции журнала "Слово-Word". Там присутствовали Александр Генис, Петр Вайль, Борис Парамонов, Соломон Волков... Говорили о том, что время героев прошло, о том, как приятно существовать в обывательском блаженстве, без того, чтобы закрывать амбразуру грудью... Я тогда выступил и сказал, что самобытная идея все равно должна быть, ведь у Америки она, несомненно, есть... А у России может быть идея? Я даже не сказал слово "русская". Но возмущение уже вспыхнуло. Любая попытка анализа в такой ситуации обречена. Критические нападки может вызвать что угодно - от употребления слова Бог с большой буквы до публикации стихов Эзры Паунда... Это не имеет отношения к литературной критике и к поэзии, зато имеет прямое отношение к нездоровому самоограничению. Вообще, избавление от идейной оснащенности - один из методов запрета на мышление. Поэтический журнал, который сам по себе, ни на чьей стороне, - это непонятно в чрезмерно поляризованном обществе. Андрей Тавров, написавший предисловие ко "Второму концерту", заметил, что русская поэзия во все эпохи стремилась прибавить жизнь к жизни, а не отнять энергию жизни, не использовать ее под себя - это ценнейшее свойство поэзии еще нуждается в расшифровке и акцентуации...
Вы нелестно отзываетесь о постмодернизме, однако говорите, что у него есть и плюсы. Какие?
Вадим Месяц: В постмодернизме не существует понятия "истина". Энергия расщепляется на множество рефлексий. С другой стороны, постмодерн научил с иронией относиться к привычным вещам, всегда и во всем сомневаться. Если ты этому научился, ты трезвее смотришь на мир. Но у постмодернистов вообще вычеркивается понятие подлинности. Я не думаю, что мы должны следовать по этому пути.
Каковы оценки современной литературной критики, если говорить о поэзии?
Вадим Месяц: Почему в советское репрессивное время существовали Аверинцев, Тынянов, Гаспаров, Лотман? А сейчас их не видно. Сегодня критики выполняют поденную работу на уровне "вчера дружил и хвалил, а сегодня не дружу и ругаю". "Раньше он был жандармом, теперь - музыкальный критик". Искусство письма - несложное искусство. Им владеют многие. Но надо же и какой-то объективностью обладать. И великодушием, в конце-то концов. Человек с талантами Рубцова или Есенина сегодня не имел бы возможности продвинуться. В Мандельштаме увидели риторику и ложный пафос... Я не верю, что это заговор. Это, скорее, интуитивное отталкивание того, что за пределами посредственности. Мне бы хотелось, чтобы в поэзию вернулся смысл. Она - не безделица, она откликается в жизни на таких тонких и чудесных уровнях, которые не видны невооруженному глазу. Ты сочинил стихотворение - а у какого-то боевика заклинило автомат... Или когда на Манежной площади были массовые выступления, мы устроили "Молебен о палачах". Все эти фашизмы, либерализмы и прочие "измы", постоянные отсылки к Сталину, что, мол, дотянулся кровавый... все эти глупости про десталинизацию уже порядком надоели. И мы сделали этот молебен с поэтическими текстами на основе канонических молитв. Мы хотели, чтобы души палачей успокоились и не тревожили нас больше. Интересно, что со стороны православных батюшек, в основном, было одобрение. Монахи на Соловках тоже молились за своих палачей, эта практика в христианстве существует. Гораздо большее неприятие мы встретили со стороны атеистов, либеральной прессы. Сама идея, что можно избавиться от ненависти, казалась недопустимой.
Какая же идея предлагается взамен?
Вадим Месяц: Вспомнилась лекция Ольги Седаковой - "Посредственность как социальная опасность", кажется, так она называлась, - речь шла о демократизации стихотворного процесса. С одной стороны, мимикрирующие формы рядятся под якобы элитарность. С другой стороны, они декларируют равенство всех практик: "не выпячивайся". Понятие "гениальность" становится неприличным, некрасивым, что, на мой взгляд, противоречит природе творчества. Возникает мысль, что любой может писать такие стихи и этим свои потребности отрабатывать. Ориентиром оказывается не простой человек, а стихи, которые может писать простой человек. Метод, который можно повторять...