В этом году Евгению Светланову исполняется 85 лет. И сегодня прозвучит сочинение Сергея Рахманинова "Колокола", которое, как известно, Светланов исполнял на своем последнем в жизни концерте в Лондоне. Вы учитывали этот фактор?
Владимир Юровский: Да, с "Колоколами" мой выбор понятен: Рахманинов был любимейший Светлановым композитор, а "Колокола" - любимейшее его сочинение, волею судьбы ставшее последним, которым Евгений Федорович в своей жизни продирижировал. Кроме того, я дружу с Сергеем Лейферкусом, и когда я узнал, что он пел в том лондонском концерте, я сказал ему: ты должен обязательно приехать и спеть с нами в Москве! К счастью, он согласился. Конечно, составляя программу посвящения, я хотел включить тех авторов, которых любил Светланов: поиграть Николая Мясковского, другую русскую музыку.
Но постепенно все стало выкристаллизовываться в другом направлении, и у меня возникла идея с поэтом Бальмонтом. Я давно ношусь с этой идеей, потому что считаю, что Константин Бальмонт до сих пор по-настоящему не оценен - даже не как поэт, а как удивительный вдохновитель целой плеяды российских музыкантов. Он открыл российскому читателю целый мир западной поэзии. Он перевел всего Шелли, Эдгара По, которые никому в России тогда не были известны. Все сочинения, которые прозвучат в первом отделении: "Колокола" Рахманинова, кантата Сергея Прокофьева "Семеро их" и кантата Игоря Стравинского "Звездоликий", а также две ранние поэмы Прокофьева для женского хора и маленького оркестра, написаны на стихи Бальмонта. В одной из поэм "Белый лебедь" Сергей Прокофьев, насколько я знаю, не довел до конца инструментовку, поэтому версия, которую мы играем, была завершена современным английским или американским автором. Это совсем юношеское сочинение Прокофьева, написанное им в консерватории. Для многих оно будет полной неожиданностью. Также с нами выступит замечательный, блестящий пианист Ефим Бронфман. Он предложил от себя Концерт Белы Бартока. И тогда мне пришла в голову мысль: ведь все четыре композитора - Прокофьев, Стравинский, Рахманинов и Барток - знали друг друга, все четверо были связаны с российским музыкантом и меценатом Сергеем Кусевицким. И все четверо были эмигранты. Поэтому так или иначе программа связалась.
Может быть, неожиданный для вас вопрос: вы имеете разный опыт работы с европейскими и российскими оркестрами. Когда дирижируете Лондонским оркестром, вы - больше демократ, а в России - больше диктатор?
Владимир Юровский: Это интересный вопрос, потому что если бы кто-то за мной поездил и посмотрел, как я работаю с западными оркестрами и как я работаю здесь, может, он и заметил бы разницу. Конечно, разница будет в языке: там я работаю на одном языке, здесь - на другом. Но я льщу себе надеждой, что я всюду одинаковый. Конечно, есть определенные психологические нюансы, связанные с менталитетом: например, наш российский человек (а я себя таковым считаю, так как я здесь вырос, учился) на вежливую просьбу реагирует неадекватно.
Помню, когда я только начал ездить с РНО (Российский Национальный оркестр), а это совсем не зажатый оркестр, потому что они с самого начала были самостоятельными и к государству никакого отношения не имели (кроме того, там был Михаил Васильевич Плетнев, который совсем не диктатор), наше общение было немножко затруднено. Я разговаривал, мне казалось, на общем языке, но я чувствовал, что меня не понимают. И потом кто-то из музыкантов, кто мне желал добра, сказал: с нами пожестче надо, вы как-то так мягко. И я сообразил, что это очень похоже на то, что было во время моей работы в Италии. Италия - страна, которая тоже прошла достаточно сложный период своей жизни - времена Муссолини. И они на вежливость реагируют прежде всего как на проявление слабости. Поэтому в России, как и в Италии, нужно людей сначала приучить к тому, что ты внешне вежливый и культурный, но внутри не мягкий, у тебя абсолютно железная воля, и ты знаешь, чего хочешь, и ты этого добьешься.
Тогда появляется уважение. Но уважение, я очень опасную вещь скажу, к сожалению, уважение - это тот род человеческих взаимоотношений, который у нас в России изначально не испытывают. У нас человек к человеку изначально испытывает либо страх, либо симпатию, либо, не дай бог, презрение, если кто-то ниже тебя. И это то, к чему, к сожалению, нас всех, конечно не дома, а в обществе приучали. Поэтому здесь нужно себя сначала каким-то образом установить двумя ногами. Конечно, это делается не грубостью, не хамством. Но те методы, которые применяются в России, совершенно неприемлемы на Западе. Хотя на Западе тоже есть свои тонкости: есть английская ментальность, немецкая, американская - все они разные. Вот пока я сейчас говорю, я начинаю приходить к тому, что дирижер в каком-то смысле сродни врачу-психологу. Или дипломату.
Полный текст "Делового завтрака" читайте в ближайших номерах "РГ".