"Какое хорошее название для книги пьес", - подумал я и открыл сборник.
Оказалось, это стихи. Открыл наугад. Прочел:
Время спит и видит во сне,
как я плаваю на спине,
не обнимали меня никогда, как
обнимает меня вода,
я боюсь только одного:
время проснется - я рухну на дно.
"Вот это да! - подумал я. - Не может быть! Неужто тот самый Гельман?"
Тот самый. В предисловии Александр Исаакович пишет: "Вот на старости оказался стихотворцем. Молодой поэт восьмидесяти лет. Ничего подобного я от себя не ожидал".
Надо сказать, что Центр книжной культуры "Гутенберг" издал книгу с любовью. Это очень красивая книга. С моей точки зрения, именно так и надо издавать стихи.
Ее приятно взять в руки. Было бы очень обидно, если бы такие несуетные, мудрые стихи были бы изданы суетно, без любви. Но нет - с любовью.
Безутешных бед не бывает -
даже у смерти есть утешенье:
лучше умереть, чем не родиться.
"Как же так! - думал я, читая пронзительные стихи Гельмана. - О какой только ерунде, не имеющей ко мне ровно никакого отношения, ни рассказывали мне всякие разные новости и по телевизору, и в Интернете! А о том, что Александр Гельман оказался поразительным, мощным поэтом, молчали. О чем же мы говорим, если этот поразительный факт не является для нас сенсационной новостью?"
Драматург Гельман писал пьесы, которые были не похожи ни на чьи другие. В советские времена его привычно засовывали в производственную драму - у каждого времени, как известно, свои форматы.
Но дело было не в драме и тем более не в производстве. Дело было в каком-то невероятном драматургическом умении строить сюжет и рассказывать про людей.
Я помню свое первое ощущение от знаменитой "Премии". Признаюсь честно: меня совершенно не волновали проблемы приписок на предприятиях и судьба рабочего бригадира. Но я почему-то не мог оторваться от экрана. Удивительно интересные люди разыгрывали странную и непонятную для меня историю. Но люди были невероятно занимательные, а история лихо закручена.
Потом так продолжалось и в "Мы - нижеподписавшиеся", и в "Скамейке", и в "Наедине со всеми". Советская критика писала, что Гельман вскрывает самые главные, самые актуальные проблемы сегодняшнего дня. Советская критика писала о том, о чем ей надо было писать.
Как всякий настоящий писатель, Гельман открывал не проблемы, а людей. И поэтому, честно говоря, его приход в поэзию для меня не особенно удивителен. Изменился способ, суть осталась: рассказать о личности так, чтобы посторонний человек - раньше зритель, нынче читатель - заинтересовался миром другого, и таким образом понял что-то важное для самого себя.
Мы с тобой как два глаза
на лице человека -
вместе смотрим на этот мир,
а друг друга не видим.
Поскольку Александр Гельман оказался не просто хорошим, а по-настоящему замечательным и абсолютно своеобразным поэтом, сказать, о чем его стихи, не представляется возможным: настоящая поэзия не переносит прозаических объяснений.
Но если попробовать... Если очень осторожно и приблизительно... То выяснится, что Гельман фиксирует переживания души. Не разума, а вот именно души.
Душа ведь переживает и еще как! И хочется зафиксировать эти волнения, запомнить. Потому что кажется отчего-то, что именно переживания души могут как-то пригодиться в жизни. Да не как-то! Пригодиться именно как основа твоей будущей жизни, как стержень...
Ан нет! Не получается фиксация. Не выходит. По счастью, есть поэты. Их мало, но они есть. Настоящие. Которые, рассказывая про себя, умеют рассказать каждому лично про него такое, что читателю кажется, будто это его собственное, личное переживание души зафиксировано. В этом, на мой взгляд, и есть тайна поэзии.
Вешаться поздно - уже я подвешен
на веревочке прожитых лет,
просто Господь еще не дунул
на табурет под моими ногами.
Это Гельман? Тот самый? Драматург? Которому восемьдесят лет только что справили?
Да, ребята, это Гельман. Тот самый. Человек, который доказал себе и всем желающим: не придумано Богом такого возраста, когда поздно начинать делать то, что ты никогда в жизни не делал.
Гельман, без сомнения, вошедший в историю русской драматургии ХХ века, оказался одним из самых интересных и своеобразных русских поэтов века XXI.
Это чудо. Чудо творчества. Обыкновенное чудо.
Я хочу закончить свои заметки тем же коротким стихотворением, которым заканчивается книга "Костыли и крылья". Потому что, в сущности, к этим словам нечего добавить:
История отвратительна,
а жизнь прекрасна!