Парадоксально, но факт: отмечающая в этом году свое 100-летие "опера опер", главным персонажем которой является поющая птица, а сюжет живописно разворачивается во дворце китайского императора, так и не стала популярной на сцене. При том что подобного рода "ориентальных" оперных партитур существует не так много: "Мадам Баттерфляй", "Принцесса Турандот", "Любовь к трем апельсинам", и все они давно вошли в мировой репертуар. Загадка "молчания" "Соловья" не разгадана, но, возможно, нынешний 100-летний юбилей птички откроет ее более счастливый сценический век.
Сама хронология появления этой партитуры символична: 1-й акт Стравинский писал в 1908-м - в год смерти последней китайской императрицы Цыси из маньчжурской династии Цин, а 2 и 3-й акты - в 1914-м, в начале Первой мировой войны. Оба этих события стали точками отсчета глобальных перемен в Азии и Европе. И хотя Стравинский не вкладывал в своего "Соловья" прямых политических аллюзий, строй его музыки улавливал тревожный дух времени. Этот "Соловей" не вписывался в прежнюю условно-декоративную "китаеманию" европейского искусства с ее идеалистическим представлением о Китае, как стране шелка, чая и фарфора. В партитуре "Соловья" слышится звук совсем другого времени: дранг барабанной дроби, резкие звоны, Китайский марш с гипертрофией восточной пентатоники. Звуковая сущность духа тоталитаризма. В сказке Андерсена жесткую реальность побеждает птичка, очаровавшая своим пением не только китайского императора, но и саму Смерть. У Стравинского побеждает искусство. Его "Соловей" - та самая красота, которая спасет мир.
Дмитрий Бертман вытянул из "Соловья" еще одну актуальную коллизию: подлинное и ложное, живое и искусственное, творчество и фейк - то, что спуталось в нынешней системе координат. У Стравинского в партитуре - два соловья: "живой" (колоратурное сопрано) и "механический" (гобой). В спектакле - две девушки: соловей поющий (Лидия Светозарова) и соловей танцующий (Ольга Давыдова). Стандартной зрелищной "китайщины" - с драконами, шелком, павлинами, парчой, здесь нет. Наоборот, сценическая среда лаконична, как в мистерии: ровный ряд стульев с длинными спинками, усыпанными электрическими лампочками, превращающийся то в поток реки, то в отражение звездного неба, то в интерьер дворца с нависающими сверху фонариками-мандаринами. Само действие выстроено на оппозициях. Китайские придворные - "обезличенные", одинаково экипированные, исполняющие механические, бессмысленные танцы, китайский император - в безликом сером френче Мао Цзэдуна (Александр Миминошвили), бросающий придворным короткие напряженные реплики. Квинтэссенция "фальши" - механический Соловей в сверкающем наряде и шлеме, двигающийся с гротескной пластикой "скелета". Наконец, сама Смерть (Ксения Вязникова) - на котурнах, в белом капюшоне, с красной палкой в руках, подцепляющая ею, как багром, заболевшего императора. На другом полюсе мистерии - Соловей: обычная девушка с длинными волосами, в обычном платье, с обычным лицом и с трепетно красивым голосом. Одна из труднейших партий в мировой опере - партия Соловья, с ее многочисленными трелями, "птичьими" фиоритурами, переливами высоких нот, звучит у Лидии Светозаровой с чарующей легкостью и мягкостью звука, почти воссоздавая "субстанцию" живой природы. Этот голос парит над всеми - в том числе, над оркестром с его быстрыми метрическими трансформациями, выразительным ударно-звонным колоритом - колокольчиками, арфой, роялем, форшлагами и геликоновским "ноу-хау" - этническими африканскими барабанами из Ганы, в которые бьют на сцене придворные, усиливая экспрессию разворачивающегося действия. Финалом его станет не только спасение императора, сумевшего понять, в чем суть подлинного, но и преображение самой Смерти: очарованная пением птички, она скинет свой страшный капюшон и окажется девушкой с длинными волосами, чем-то похожей на Соловья. А китайский император останется крошить хлеб, рассыпая его по барабану, словно песок, символизирующий течение времени. Он ждет Соловья.