Усевшись и оглядевшись по сторонам, я оценил обстановку: народ собрался яркий и замечательный во всех отношениях. Напротив меня восседал толстяк с бритой головой и громким голосом. Толстяк оказался немцем.
К тому времени, когда я приземлился на свой стул, толстяк допивал четвертую бутылку пива. Три опустошенных до этого, гордо стояли посреди стола. Справа от толстяка восседал целый семейный клан, возглавляемый высоким подвижным человеком с пластиковым бутафорским ирокезом на голове. Ирокез был выкрашен в цвета национального итальянского флага. Слева от него, в непосредственной близости от меня, сидела его жена и одновременно мама замечательной девчонки по имени Аврора. Аврора, нацепив красно-зелено-белую шляпу, фланировала между столиков, собирая в рот все, что плохо лежит. Ни у мамы, ни у папы с ирокезом эти нахальные действия Авроры не вызывали никакой реакции: мама и папа были чрезвычайно заняты, они смотрели по телевизору, выставленному на улицу, матч чемпионата мира Италия - Уругвай. Тем же был занят пивной немец, я и еще два десятка людей, выстроившихся в каре возле наших столиков. Что касается меня, то, после того как публика выяснила, что я из Москвы, мне было выражено неподдельное сочувствие по поводу исчезновения последних шансов для нашей сборной. Немец предложил пива, но я предпочел белое вино. На том знакомство было завершено, и все опять уткнулись в телевизор. Хозяин пиццерии изредка выбегал из чрева своего заведения, когда снаружи раздавались особенно громкие возгласы, и с надеждой заглядывал в экран. Увы, экран в этот день не приносил нам, болельщикам за итальянскую сборную, никаких радостей. После очередного промаха итальянцев человек с ирокезом вскакивал и произносил краткий громкий спич, размахивая при этом руками. Публика вокруг одобрительно гудела, поддерживая оратора. Его жена простирала руки к небу, закрытому шатром, предохранявшим от палящего неаполитанского солнца. Аврора сопровождала обострение революционной ситуации залпом из опрокинутых пустых бутылок со столика у немца. Словом, наш стадион - наш колизей, наша арена - был полон эмоций. В какой-то момент, оторвавшись от экрана и оглядев публику, я с удивлением обнаружил вот что: итальянцы проигрывали, но это не возбуждало в собравшихся ненависти и желания дать по морде игроку или соседу-иноземцу. Нет, собравшиеся на площади Карита болели радостно, изобретательно, шутя-играя, себе в удовольствие. То же самое происходило и на поле в рамках нашего телеэкрана: там тоже играли себе в удовольствие, талантливо, изобретательно, красиво. Честно говоря, я никакой не специалист в футболе - так, чайник. Но даже мне стало ясно, что наши "кудесники мяча" в футбол не играют - они выполняют какую-то тягучую и непосильную задачу. Сами они не получают никакого удовольствия от этого бессмысленного и беспощадного пинания по мячу. Может быть, поэтому и зрители этой натуги и напруги злобны и агрессивны. Когда на поле процветает Игра, то и на трибунах болельщик хоть чуть-чуть становится Зрителем. А Зрителю очень редко приходит в голову зажечь чего-нибудь и бросить на сцену, дать соседу в морду, гаркнуть матом, а то и самому забраться на подмостки, да и разобраться с актером, который "не по нашему" сыграл Гамлета - Принца Датского...
Когда тот матч на пьяцца Карита закончился безысходным поражением итальянцев, человек с ирокезом содрал его со своей головы, произнес очередную краткую речь и, обращаясь к русскому и немцу, сказал: "Извините, господа, сегодня не получилось". Мы сдвинули бокалы, выпили за удачу, на том и расстались.