Его придумал новый художественный руководитель бывшего Театра им. Станиславского Борис Юхананов. Но со стороны нового руководства это было всего лишь возвращение оригинального названия: ровно сто лет назад, в 1915 году, в этом здании расположился "синематографический дворец" - Электротеатр АРС. Осенью здесь уже успели показать свои работы лидеры европейской режиссуры Кэти Митчелл и Ромео Кастеллуччи. А 26 января театр откроется премьерой спектакля знаменитого греческого режиссера Теодороса Терзопулоса "Вакханки". С Борисом Юханановым мы говорили о полномасштабной трансформации бывшего Театра им. Станиславского.
Итак, ликвидирована сцена-коробка?..
Борис Юхананов: Конечно. Полностью создан новый образ театра. Сцену-коробку мы удалили. Здесь была глубина сцены 10 метров, старые доски, под которыми открылись тонны пыли и грязи. Надо понимать, что это был бывший кинотеатр, и что никогда его влияние не было преодолено. Отсутствие колосников, невозможность эксплуатирования штанкетного хозяйства, выход на сцену с одной стороны, отсутствие трюмов. Это была какая-то трагическая ошибка сделать здесь сцену-коробку.
- То есть павильон в данном случае не эстетический, а технический выбор?
Борис Юхананов: В данном случае зал-трансформер павильонного типа - программный выбор. Каждый сантиметр нашего зала может стать сценой, это необходимо учитывая практику современной режиссуры. Прежде всего - решить проблему колосников и штанкетов. Для этого возникло наше ноу-хау: легендарные 104 лебедки.
- Звучит красиво!
Борис Юхананов: Они дали возможность проложить весь верх тросами, и теперь мы можем всё пространство сцены и зала трансформировать по необходимости для того или иного режиссера и художника. Такого количества лебедок, которые идут по всему периметру зала, никогда и нигде не было. Зрительских галерей вообще здесь никогда не было. Был балкон, с которого выступал Вл. Ильич Ленин: он является исторической ценностью - его нельзя ни трогать, ни дышать на него. Мы его реставрировали и упрочили, одновременно инсталлировали в новую систему галерей.
- Здесь такие огромные перемены, что не знаю даже, о чем спросить? Вот например, роскошные современные карманы сцены, уходящие вниз.
Борис Юхананов: В этом кармане может храниться декорация текущего спектакля. А для хранения всех декораций мы выстроили во дворе огромное пространство. Декорация оттуда на подъемнике подается вверх, в карман. Плюс у нас выстроено еще одно здание, где располагаются пошивочный, столярный цеха, так же мы приступили к строительству малой сцены с раздвижной стеной во дворе. Благодаря этому двор сможет превращаться в зрительный зал. Мы сделали сквозное фойе, в котором открыли потрясающий папоротник столбов пронизывающих всё пространство.
- Они исторические?
Борис Юхананов: Им 120 лет, это те сваи, которые держат весь дом. Мы их открыли, чтобы преодолеть буржуазную гламурность. Фойе превратилось в большое открытое пространство с возможностями выставочного зала - со светом, и подвижными рамами. Вообще, это была бережная реконструкция, потребовавшая подвигов - больших и малых. И вот вся неоклассика в виде лестниц, светильников, вытащенных из грязи и побелки, в которых они пребывали 70 лет, тончайшая работа по березе в светильниках при входе вышла наружу и предстанет всем зрителям театра. Восстановленные интерьеры дышат чуть руинированным современным Римом. Подвал, который находился в страшном состоянии, мы превратили в третье - гардеробное - фойе.
Очень интригует вид из окна: там прекрасный внутренний двор, который вы тоже начали осваивать. Это что будет - малый Авиньон?
Борис Юхананов: Рядом нет ни одного жилого дома, нет уличного шума. Это станет еще одним пространством сцены-галереи по типу Стрелки, где возможно устраивать уличные представления. Я думаю, что наши добрососедские отношения с Музеем Революции усилят наши позиции. Работы по двору нам обещает профинансировать город.
- Пространство основного павильона выглядит камерным. Количество мест в зале сократилось?
Юхананов: Зал камерный, да и был он небольшой. В старой его конфигурации с двух третей мест на балконе было просто плохо видно то, что происходит на сцене. Если убрать глубину пространства, то количество место увеличивается до 300. Так что мы имеем от 150 до 300 мест в зависимости от спектакля.
- Не маловато?
Борис Юхананов: Я этого хотел, хочу и буду хотеть: сделать абсолютно выверенное в художественном отношении пространство, в котором можно отвечать за проходящие здесь события с точки зрения искусства театра. Диалектика качества и количества должна разрешаться уникальными театральными организмами в сторону качества. Нельзя количество привязать к театральной культуре, иначе мы ее уничтожим. Я говорю: есть культура, и есть искусство. Культура должна формироваться очень ответственными форматами, которые просвещенный чиновник должен вырабатывать с помощью специалистов, наделяя эти форматы действенной силой. Но искусство является душой культуры, и его отличает уникальность. Особенно искусство театра. Оно не может подчиняться форматам. И я за это ратую. Я строю уникальное место.
- Твоя позиция, кажется, противоречит той культурной политике, которую предлагают сегодняшние госчиновники.
Борис Юхананов: У меня вообще нет амбиций говорить чему-то "нет", или чему-то остервенело кричать "да". Я говорю о норме. Не о подвигах и чудесах, но о норме и адекватности. И я надеюсь, что культура управляется нормальными, адекватными людьми. Вся тонкость заключается в том, что чиновнику и художнику, культуртрегеру и эксперту нужно вырастить в себе особого рода культурную сенсорику, при помощи которой уникальные традиции, особенно в театре, который переживает сейчас революцию, не пропадут.
- О какой революции в театре ты говоришь?
Борис Юхананов: Пришло новое поколение, не собирающееся мириться с рутиной. Не обсуждая, кто из них носитель традиций, кто остается в самодеятельном измерении творчества, я вижу, что все это поколение объединяет непримиримость к рутине. Это есть главный тренд нового поколения, и я его понимаю и приветствую. Я вижу, что за ним идет еще одно поколение, более оснащенное, снимающее оппозиции между драматическими и постдраматическими волнами и пластами. Различив это, я начал проект "Золотой осел", в центре которого располагается искусство режиссуры. Я не строю театр имени Юхананова. Но я и не арт-менеджер; я художник, исполненный собственными чаяниями и сложной исследовательской и созидательной работы, но так случилось, что я открыт людям, подчас мне противоположным. Я никогда не участвовал в снобистских играх - это мне не нравится. Ко всем людям в этом городе я открыт настолько, насколько у меня есть возможность обеспечивать это партнерство.
- Говорят, ты выписал из японского Киото какого-то удивительного мастера традиционного театра Но. Зачем?
Борис Юхананов: Это грандиозный мастер со своим закрытым домом. Мы уже год занимаемся с ним. В России это впервые! Ведь для того, чтобы только научиться правильно держать две руки, нужно учиться годы! Так вот - эту сложнейшую технику наши актеры осваивают!
Вообще они пережили такое…! Например, весь год они ежедневно занимаются тай-чи. Это необходимая часть путешествия актёра, которое он должен проделать по направлению к "театру энергий".
Это общий, универсальный тренинг?
Борис Юхананов: Нет, он нужен только для одного эпизода "Синей птицы", который называется "Деревья". Я вообще к тренинговой системе отношусь так себе. Она должна быть необходима для художественной ткани того или иного спектакля у того или иного режиссера. Скажем, у Теодора Терзопулоса - тяжелейший дыхательный тренинг, и та часть молодой и среднего возраста труппы, которая занята у него, прошла через это испытание под прямым глазом Теодора. И актёры делают невероятные вещи!
Ключевое слово, описывающее все эти перемены - трансформация. Так называется фильм, который я уже год снимаю об этих событиях и выставка, посвященная "Синей птице". В отличие от метаморфозы, внутреннего изменения, трансформация - это внедрение импульса снаружи, ангелического импульса. Это значит, сюда привносится что-то, чего здесь не могло быть никогда, но оно оказывается возможным при условии сопряжения внутреннего бытия с усилиями снаружи.
- Через Терзопулоса, который строит трагический античный театр, и через Кастеллуччи, который работает с христианским мифом, ты прививаешь театру две родовые ветви культуры. Как это сложилось?
Борис Юхананов: В Театре Полноты, идея которого у меня сложилась как раз накануне прихода сюда, всегда слышен потенциал возможностей. Все дополнительные жесты я выстраивал, исходя из этого потенциала. Так здесь оказался Хайнер Гёббельс с его театром-пейзажем, так здесь оказывается театр Но с ритуализирующим этот пейзаж началом. Так возникает репертуар который я представляю как сферу, делимую на две части. Одна из них связана с фабрикой мастеров - когда приходит человек с уже проявленной поэтикой и внутренней мифологией судьбы. При этом он знает этапы своей работы и может работать контрактно: постановка для него - не опыт самопознания. Кто-то работает с дневником, как Кастеллуччи, кто-то - с методом, воплощая его в энергетических формах того или иного спектакля - как Теодор. Кто-то отталкивается от акустического образа театра-пейзажа - как это происходит с Гёббельсом. Так или иначе, все они имеют дело с уже выясненным универсумом. Вторая полусфера - это становление: я приглашаю молодых режиссеров, чтобы они могли осуществить свои дебюты. Это ученики МИРа (Мастерская Индивидуальной Режиссуры Б.Юхананова) и не только. В этой полусфере людям придется проявить себя в реальной постановке. И этот проект-репертуар называется у нас "Золотой осел". Там внутри рассказывается история инициации молодого человека, исполненного иллюзий, в жреца Изиды. Это рождение режиссера, это больше 15 режиссёрских дебютов по пьесам разных авторов - от Достоевского до Бергмана. Но при этом все они работают над текстом Апулея "Золотой осел", где будет реализована целая коллекция сцен и драматическая игра.
- Каким тебе видится соотношение элитарности и общедоступности?
Борис Юхананов: Маркетинг к театру не применим. Дракон маркетинга не может рассмотреть мелких зверьков театрального искусства. Как только театр раздувается до таких размеров, что маркетинг - как Саруман - способен его различить, в этот момент он перестает быть театром и становится чем-то другим.
Но если позволить себе эту маркетинговую метафору, то я бы напомнил о гениальной формуле Жака Копо - художественный и общедоступный. К элитарности это не имеет никакого отношения