Михаил Борисович, как вы согласились на книгу о себе?
Михаил Пиотровский: Конечно, это неудобно быть на презентации книги о себе самом. Но я воспользовался ситуацией, чтобы рассказать об Эрмитаже и востоковедении.
Как удается держать дистанцию и быть в хороших отношениях со всеми министрами культуры, пережив их шесть или семь за свою бытность директором?
Михаил Пиотровский: Министры у нас все хорошие. Это первое. А второе - так и полагается, чтобы директора музеев бывали долго и менялись значительно реже, чем меняются министры.
В книге есть глава, где вы размышляете о вещах, на которые Эрмитаж никогда не пойдет ради денег.
Это вовсе не значит, что если эти вещи не делает Эрмитаж, то их никто другой не должен делать. Например, музей Метрополитен сдает любому человеку за большие деньги для свадьбы или собственного приема свои помещения. Для них это нормально. Эрмитаж - это императорский дворец. Поэтому только свои события.
Еще - мы не можем называть залы именами людей, которые дают деньги. А вот в музее МоМа в Нью-Йорке есть комнаты, которые названы в честь замечательных искусствоведов, издателей. Люди давали деньги, чтобы их запомнили. Так что это подвижная вещь. И должен решать директор, где эта грань, что можно делать за деньги, а что нельзя.
В книге есть хорошая большая восточная часть из жизни Пиотровского. Вы были счастливым человеком, когда работали три года в Йемене, преподавали студентам.
Михаил Пиотровский: Я и сейчас счастливый человек. Для востоковеда так долго жить в странах, которые ты изучаешь, и жить особой жизнью, приближенной к событиям, и к политическим событиям, культурным, - это замечательно. Я надеюсь, что нынешнее страшное время пройдет, и будем, как раньше, с экспедициями и в Йемен, и в Сирию ездить. Есть рецепты только надо придумать, как их использовать.
Мы не раз читали, что у вас Коран настольная книга. У вас есть любимая сура из Корана?
Михаил Пиотровский: Есть, конечно, но я не буду говорить, какая картина в Эрмитаже любимая. С Кораном был связан замечательный подарок. Муфтий Сирии подарил мне потрясающий Коран. В нем есть палочка - калам, - ты кладешь его на определенную букву, эта палочка тебе читает вслух, ты нажимаешь на другую кнопочку - там анализ грамматики, в следующей кнопочке - анализ произношения, в следующей - комментарий к ней. Все звучит. Перевод на пяти языках, пожалуйста. И это сделали в Сирии. Страна живет нормальной жизнью - насколько это возможно.
Пальмиру можно было спасти от уничтожения?
Михаил Пиотровский: Я думаю, да. Игиловцы шли туда долго, было ясно, что идут именно туда, чтобы их там не бомбили, шли через пустыню, где их можно было разбомбить. Европейские страны на это не решились, потому что это была бы помощь Асаду. Но ради сохранения культуры можно делать вещи, которые в других случаях делать нецелесообразно. В культуре есть свои права, и они должны быть выше других политических соображений.
Есть ли у вас объяснения, в отличие от питерской ситуации со сколотым Мефистофелем, до сих пор не возбуждено дело по "Божьей воле"?
Михаил Пиотровский: До тех пор, пока вы будете упоминать название организации, которая не заслуживает никакого упоминания, так и будет продолжаться. И этот пиар нужно сбивать. Невысокий культурный уровень общества, который мы наблюдаем, сказывается на некой боязни власти, которая то опирается на широкие массы, то нет. Нельзя ставить рядом хулигана и университетского профессора. Мы должны объяснять, рассказывать. Если выставляется в музее, значит, искусство. Это то, что мы отстаиваем. Здесь нужно просвещать, говорить. Сбитый Мефистофель был примером. Петербург немножко другой город, у нас на улицы выходят только по одному поводу - памятники архитектуры, культуры.
Последнее решение правительства Санкт-Петербурга о сохранении статуса Исаакиевского собора будет дальше кем-то оспариваться? Что собираются делать музейщики?
Михаил Пиотровский: Можно найти, если захотите рецепт. Эрмитаж - музей, среди которого есть дворец. А Кремль - это дворец функционирующий, рядом с которым есть музей. У нас нет разногласий с церковью и с религией, кроме имущественных. Но не наше, и не церковное дело заниматься вопросами имущества и собственности.
Вы встречались с главой МВД Колокольцевым? Как решится судьба музеев с охраной после 1 ноября?
Михаил Пиотровский: Это совместные усилия. Удалось поднять шум после скандала в Манеже, до этого в министерство обращались с десятками писем. И я писал Колокольцеву. Он человек отзывающийся.
Говорили с ним по телефону после очередного общественного взрыва, как можно охранять музеи. Мы в музее люди деловые, у нас несколько уровней охраны. Мы отлично знаем, сколько нужно и как нужно. Вчера было совещание в министерстве культуры. Были собраны все федеральные музеи Москвы и вокруг, кто могли приехали. Все музеи готовят свои предложения. Как можно сокращать людей, если, допустим, в Александровской слободе есть только один пост охраны? Как его оптимизировать, непонятно? Мы сейчас находимся в ситуации жестких переговоров. Будем торговаться. Посмотрим, что дальше получится.
Один из главных аргументов, что если сэкономить на полицейской охране, то государство откуда-то должно найти в пять раз больше денег, чем тратиться на эту охрану. То есть экономить не получается.
Вторая важнейшая вещь для нас, для России - государственная опека музеев и культуры. Три или четыре человека в погонах должны стоять и охранять культурное наследие. Важнее ничего у государства и у страны нет.
Сейчас то, что предлагается, называется разными словами. Например, аутсорсинг - чтобы другие люди нас охраняли. Можно назвать это и словом приватизация, приватизация услуг по охране музеев. Сейчас уже почти месяц бастует Национальная галерея в Лондоне. Только часть залов открыта, потому что попечители музея решили пойти на приватизацию услуг музеев: службы безопасности, службы экскурсоводов, службы обслуживания посетителей. Все это решили отдать посторонним фирмам. Считается, что тогда будет, может быть, дешевле. Но это отказ от обязательств. В данном случае от своих обязательств отказываются попечители Национальной галереи. В том числе и от того, чтобы платить пенсии служащим.
Вот и нам предлагается приватизировать музейные услуги и охрану в том числе.
Я думаю, что мы все же договоримся с государством. Мы всегда договаривались.