Вы тут не первый будете, кто-то раскопал даже фундамент школы и соседней баньки, еще торчат обломки черепицы цвета неба. И кто-то вычислил: у стены этой несуществующей баньки, метрах в пяти от черной речки, когда-то и мучился последние дни жизни странный светлый человек. Ради него, поэта-футуриста, сюда и пробираются разные люди.
В этой самой точке кто-то поставил аккуратный указатель, напоминающий: здесь, в этом несуществующем месте, и не стало того, кто придумывал и извлекал из праязыка сотни диковинных слов и созвучий. Того, кто будто колдовал: "Русь, ты вся поцелуй на морозе!". И заговаривал близкую смерть: "Мне мало надо!/ Краюшку хлеба/ И каплю молока./ А солью будет небо,/ И эти облака!".
У этого самого скорбного указателя посреди леса из зарослей вдруг вылез запоздалый крепкий белый гриб.
Местечко прежде называлось Санталово. За речкой, где когда-то гуляла деревушка, теперь небытие, и трава-мурава, простеганная репейником, и тишина.
И чудь, и дичь мерещится, не удивляйтесь. "Ой, - предупредит Светлана Борисовна, - там впереди что-то черное: не медведь ли?". Нет, не медведь. Говорят, до этих самых мест дошел Батый с ордой - и повернул обратно. И немец, говорят, сюда не сунулся. А из речного ила, говорят, тут по сей день вымываются частички всякой чуди времен протерозойской эры. Кругом в этих краях курганы и сопки, еще с пятого века. Есть и свидетельство: в десятом веке княгиня Ольга где-то в окрестностях определила погост. А в веке двадцатом из Санталова унесли на кладбище в Ручьи поэта, председателя Земного шара.
Звали его Виктором, но все помнят его Велимиром - Хлебниковым. Те, кто оплакивал его, называли Санталово проклятым местом сгоряча. В том, что судьба привела поэта сюда, была своя предначертанность.
Все как-то вышло тогда, в 1922 году, вмиг. Будто бы нелепо - для всех, кроме него самого. Хлебникову было тридцать семь. Он честно предупреждал, вспоминая о Пушкине: "Люди моей задачи умирают в 37 лет".
В Санталово Хлебников, уже заболевший малярией, приехал с другом, художником Петром Митуричем. Здесь трудилась учительницей Наталья, первая жена Митурича (второй чуть позже станет сестра поэта Вера Хлебникова). Ходил в лес, ложился голышом на землю - пропитаться солнышком. Ходил на рыбалку - 56 форелей и хариусов за раз. Потом слег в страшных муках, и все. Растворился в муравьях, рыбешках и прочей природе.
Сын орнитолога, лесоведа (основавшего, кстати, первый в России госзаповедник на Нижней Волге) мечтал о загадочном Конецарстве, где уснет у человека на коленях лев, где коровы и травы, как братья и сестры меньшие, снимут оковы. Звучит это несбыточно и страстно - но страстный Хлебников настаивал на "чифире" математического сухостоя. Странные вычисления приводили поэта еще в 1914-м к выводу: "Не следует ли ждать в 1917 году падения государства?"
Можно отмахнуться теперь от тех пророчеств будетлян - или смотреть на них, как на мистическую диковинку. Но в них, как ни странно, ключ ко всем грядущим поворотам века. Футурист Хлебников разделил человечество на изобретателей и приобретателей. Государство будущего, созданное воображением Хлебникова "во имя проведения в жизнь высоких начал противоденег", исключало цивилизацию мирового торга - "свобода приходит нагая, бросая на сердце цветы". Маяковский восхищался его бессребренничеством, принимавшим характер подвижничества и мученичества за поэтическую идею.
"Будущее решит, - писал Хлебников, - кто очутится в зверинце, изобретатели или приобретатели? и кто будет грызть кочергу зубами". Нам-то теперь, сто лет спустя, известно: в конце концов приобретатели скомкали ХХ век и рассовали по карманам, как банкноты. Как мог не предвидеть этого Хлебников? Он же "пахарь мозгов - мозгопашец"? А кто сказал, что он - не предвидел? Просто знал и следовал буквально своей миссии поэта - в ней самурайская жертвенность уживалась и со скифской страстью, и с идеей философа Николая Федорова: "Жить нужно не для себя (эгоизм) и не для других, а со всеми и для всех". Теория относительности Эйнштейна сходилась в Хлебникове с "Капиталом" Маркса - и чем-то еще по сей день неразгаданным, как космическая аура муравейника.
Похоронили футуриста на погосте в соседней деревне Ручьи, меж елью и сосной. На сосне и вырезали надпись и дату. На крышке гроба нацарапали: "Председатель Земного Шара Велимир Хлебников". Пририсовали собственно земшар. Церковь Георгия Победоносца (1741 года) над могилкой поэта теперь рассыпается величественно - ни у кого до этого памятника культуры руки не дойдут: так он тихо когда-нибудь и рассыплется.
В Ручьях есть ДК, в котором обитает уже скоро тридцать лет тихий и теплый музей поэта. Собственно, учительница истории Светлана Борисовна в свободное от школы время за этим музеем и присматривает, больше некому: она тут и заведующая, и хранительница (сумасшедшая зарплата - целых четыре тысячи рублей в месяц). Музей создал когда-то на энтузиазме ростовский художник Олег Облоухов, помогали музею энтузиасты - новгородские художники, работники московского музея Маяковского, ленинградского/петербургского института русского языка и литературы. И стали собираться ежегодно Хлебниковские чтения. На энтузиазме, а на чем еще. Так Хлебников и сам ведь был - гол как сокол, таскал с собой наволочку, набитую его числоречами и небокнигами, да и только. "Мировая революция требует мировой совести".
В 1960 году Хлебникова из самых лучших побуждений решили перезахоронить на Новодевичьем кладбище (8 участок 6 ряд) в Москве. Если верить свидетельствам очевидцев, из могилы в Ручьях перевезли то ли несколько косточек, то ли горсть земли с прахом и несколькими пуговицами. Часть праха явно осталась и в этой земле - так у футуриста Хлебникова оказалось две могилы, обе подлинные.
В Ручьях на месте прежней деревянной таблички позже поставил над могилой памятник скульптор Вячеслав Клыков. На Новодевичьем покой Велимира хранит "каменная баба" со степного половецкого кургана, которому не меньше полутора тысяч лет. "И на груди ее булыжной блестит роса серебряным сосцом". Хлебников и это знал заранее: его государство не в пространстве приобретателей - в вечном времени изобретателей: "Мы знаем твердо, что мы не повторимся на земном шаре. Чтобы оставить по себе памятник, ...мы основали государство времени (новая каменная баба степей времени; она грубо высечена, но она крепка)".
В этом государстве времени живет и магическая деревня Санталово. Ее, кстати, могли и спасти. В шестьдесят седьмом году здесь еще маялись санталовские жители. Еще цела была та школа, в которой провел последний месяц жизни великий поэт-будетлянин. И на бревнышках школьной стены еще цела была надпись, оставленная Петром Митуричем: "Здесь жил с 16 мая и умер Первый Председатель Земного Шара Велимир Хлебников. 9 ч. утра. 28 июня 1922 г."
И банька, в которой Хлебников "умер и засмеялся", тогда еще стояла, хоть и покосилась. "Понитилась баенка", - на своем, будто неземном, языке говорили местные. "Я умер и засмеялся" - это поэт сам про себя написал незадолго до смерти. Отчего смеялся? Знал, что утонет в пространстве - но не во времени.
Так вот тогда, в 1967 году, в "Учительской газете" с призывом: "Сберечь дом поэта" - выступил исследователь русского футуризма Александр Парнис. Его поддержали открытым письмом поэты Вознесенский, Кирсанов, Межиров, Слуцкий. И не только они: идею подхватили и глава Академии художеств Николай Томский, и авторитетный Семен Гейченко, хозяин "Пушкинских Гор". Но против оказались и сын хлебниковского друга художник Май Митурич (член комиссии по наследию поэта), и коллекционер Николай Харджиев, - вряд ли дело было в них одних, но их мнение и перевесило. Так и исчезло в пространстве Санталово, как не бывало, ни зги, ни домов, ни школы, ни баньки.
Но люди ходят к двух могилам поэта - а мозгопашец и провидец Хлебников ветвится в дебрях санталовской природы. И разливается отсюда по земшару - несбыточный, как любовь, без которой не выжить заблудшим.
"Небо душно и пахнет сизью и выменем./ О, полюбите, пощадите вы меня!/ Я и так истекаю собою и вами,/ Я и так уж распят степью и ивами".
Кстати
Две могилы и у Александра Блока.
Футуристу Велимиру Хлебникову 9 ноября исполнится 130 лет. В этом же ноябре, 28-го, - 135 лет символисту Александру Блоку. Соседство любопытное - еще и вот почему. Перезахоронения случались со многими - но лишь у этих двух поэтов остались в результате по две могилы. Обоих в начале прошлого века волновала наша скифская кровь. Оба прислушивались к эпохе, как к музыке "возмездия". Оба для "приобретателей" - не от мира сего. Оба, казалось, сгорели сознательно и добровольно.
Блок был похоронен за год до Хлебникова, в августе 1921 года. Перенести его прах решили еще в 41-м, но сделать это смогли только после снятия ленинградской блокады. Академик Лихачев вспоминал, что при перезахоронении Блока в 1944 году со Смоленского кладбища перенесли на Литераторские мостки Волкова лишь череп поэта. Почтенный филолог Дмитрий Максимов нес его, выковыривая землю из глазниц, и его укоряли: так нельзя, вы выковыриваете прах Блока!
Так и повелось: поклоняться Блоку ходят по сей день к двум могилам. На Смоленское кладбище (здесь стоит памятный камень и белый крест, а неподалеку захоронены младенец Митя, сын Любови Дмитриевны, жены поэта, его тетя и няня Соня). И на кладбище Волково (где установлен обелиск работы скульптора Дыдыкина с барельефом поэта, а рядом перезахоронены Бекетовы, родные поэта, и его жена).