Виталий Соломин: искренне ваш… доктор Ватсон

<

div class="lead">Сегодня - годовщина смерти народного артиста РСФСР, замечательного актера театра и кино, Виталия Мефодьевича Соломина, ушедшего из жизни четырнадцать лет назад. Бесконечно талантливый представитель своего поколения, он не только достиг высочайшего профессионализма, но обладал очень редко встречающимся в наши дни даром - глубиной восприятия, неимоверной широтой кругозора, умением погружаться в атмосферу давно минувших времен, будь то дореволюционная Россия или викторианская Англия.

Безошибочное чувство меры, умение сыграть свою роль пронзительно тихо, заставляя зрителя замирать и внимательно присматриваться к разворачивающемуся перед глазами театральному или кинематографическому действу, попутно давая ему шанс с удивлением прислушаться к себе - такую погруженность в иную реальность, над которой не властно ни время, ни пространство? мог вызвать только гений человека, способного полностью отрешиться от повседневности.

Его театральные роли многочисленны и разнообразны. Кроме того, в разное время Виталий Соломин сумел выступить как в качестве актера-творения, так и встать по другую сторону сцены, режиссера-творца. Он был великолепным чтецом. Особенно приятно, что его мягкий голос, столь прочно ассоциирующийся в сознании с очарованием английской старины, оживил страницы произведений Честертона об отце Брауне. Как ни парадоксально, но столь же прозрачно и отрешенно-задушевно звучат в его исполнении строки "Слова о полку Игореве".

Он был одинаково прекрасен, играя и комедийных персонажей, и хрестоматийных героев русской классики, к трактовке которых, казалось, за давностию лет, нельзя уже ничего прибавить, и советских интеллигентов. В особенности тех, образы которых нет-нет, а заставляют тоскливо сжиматься сердца молодых людей и в наши дни, безотчетно сокрушаясь о чем-то драгоценном, безвозвратно утраченном.

Но, конечно, Виталий Мефодьевич более всего дорог нам в образе доктора Ватсона. Благодаря ему, у нас есть наш собственный, русский Ватсон, по-английски скромный, но именно по-русски душевный и добрый. В нем нет и тени отстраненности и бесстрастной наблюдательности, которые наши соотечественники так часто принимают в англичанах за что-то другое, гораздо более высокое и благородное. Он дал нам возможность пожить в этой идеальной сказке, бесконечно более возвышенной чем любая, даже самая прекрасная реальность. "Элементарно", - сказал бы он, наверное, с застенчивой улыбкой, обрадовавшись возможности самому произнести коронную фразу своего товарища (которую, надо заметить, Конан Дойль не вкладывал в уста своего любимого героя). "Отнюдь", - словно с сожалением, смешанным с восхищением смотрят на него с кинопленки глаза последующих воплотителей роли доктора.

И в самые тихие моменты прошедшей новогодней ночи, наблюдая за причудливыми переплетениями сюжета самой блестящей экранизации произведений о Шерлоке начала двадцать первого века, в осанке, в застенчивой усмешке Мартина Фримена, неожиданно ставшего викторианским джентльменом, проскальзывало нечто едва уловимое, родное. То, чему наш Ватсон смог научить своих последователей, не ведая об этом. Браво, маэстро.