Михаил Швыдкой: Маккелен творчеством доказал, что мир театра равен бытию

Пока Иэн Маккелен совершал турне по России, покоряя публику своими творческими вечерами, британцы проголосовали за выход из Европейского союза. Когда мы с ним беседовали в Москве 21 июня, такой результат казался почти невозможным. Поэтому говорили о Шекспире и Чехове, которые, по его мнению, - и здесь он не одинок! - глубже других драматургов проникли в тайны человеческой натуры. "Любой актер моего возраста знает, что в пьесах Шекспира и Чехова для него всегда найдется роль. Когда молод, играешь Треплева, потом Гаева, а сейчас я задумываюсь о Фирсе. И в Шекспире так же - начинаешь Гамлетом, потом доходишь до Полония, а уж в самом конце ты готов для роли черепа бедного Йорика", - его английский юмор окрашен и меланхолией, и самоиронией, что позволяет ему, когда это необходимо, быть патетичным. Иэну Маккелену не надо напоминать, что мир театра равен бытию, - он доказал это всем своим творчеством.

Я познакомился с сэром Иэном почти тридцать лет назад на юбилейном вечере Роберта Бёрнса в Эдинбурге, - он был почетным гостем этого традиционного торжества, и минут сорок читал стихи великого шотландца. Все сидели как завороженные за столами, уставленными бутылками виски, но никто не роптал и не торопился начинать застолье. Иэн Маккелен тонко владел всеми нюансами шотландского выговора, - но при этом демонстрировал такой поэтический универсализм, который сближал Бёрнса с Шекспиром. Он обнаруживал тот же безмерный шекспировский космос и в строфах Уильяма Батлера Йейтса, англоязычного ирландского поэта, Нобелевского лауреата по литературе 1923 года. Наверное, ирландцы осудят меня за это суждение, так как Йейтс, несмотря на свое англоязычее, был символом национального возрождения. Не стану с ними спорить, но останусь при своем мнении. В поэзии немало сближений, хотя в сегодняшней Британии, наверное, нужно иметь изрядное мужество, чтобы демонстрировать культурную взаимозависимость народов, составляющих Соединенное Королевство. В нынешний, поистине исторический момент, когда каждый из них настаивает на своей независимости. И на праве выстраивать самостоятельные отношения с континентальной Европой. Вспомнил о современном гении британской сцены еще и потому, что моя немецкая коллега и ближайшая подруга со студенческих лет, родившаяся в Англии во время войны, написала мне позавчера из Берлина, поделившись своими впечатлениями от политических драк в туманном Альбионе, которые привели к референдуму: "Все это уже было написано у Шекспира". Уверен, что она права. Современная политика по открытой жестокости, быть может, и уступает 100-летней войне или войне Алой и Белой роз, но от этого не становится менее безжалостной и более дальновидной.

Даже беглый взгляд на английскую историю и ее отражение в художественной культуре всякий раз наталкивается на извечное противоречие, подстерегавшее англичан, валлийцев, шотландцев и даже ирландцев, которые мечтали об обособлении от материковой Европы и своих соседей, но всякий раз, когда это обособление становилось почти совершенным, они вновь устремлялись навстречу друг другу, огнем и мечом сметая все помехи на этом пути.

И если пять с половиной тысяч лет назад, когда пролив окончательно отделил будущую Британию от материковой Европы, это казалось неоспоримым преимуществом, то на протяжении всей последующей истории обитатели островов и континента будут ломать головы над тем, как быстрее добраться друг до друга. И даже после референдума вряд ли захотят разрушить тоннель, благодаря которому из Лондона до Парижа можно добраться на скоростном поезде чуть больше чем за два часа.

Перечитайте "Убийство в соборе" Томаса Элиота или "Человека для любой поры" Роберта Болта - и вы убедитесь, что проблема отделения от католической Европы мучила англичан и в ХII, и в ХVI веках. Не только потому, что Генрих Второй хотел ущемить права монастырей и архиепископа Кентерберийского, а Генрих Восьмой не только отказывался платить церковную десятину Риму, но и нуждался в собственной церкви, чтобы узаконить свой очередной развод. Священная Римская империя, как и католическая Европа, были своего рода средневековым прообразом Европейского союза, и во все времена Англия стремилась выговорить в этом Cоюзе особые права. А когда этих прав не давали, то английские монархи шли на разрыв с континентальной Европой, наплевав на благословение Святого престола. Напомню, что во время пребывания в Англии Петр Первый внимательно изучал устройство англиканской церкви - и не без британских уроков упразднил Патриаршество в Российской империи.

В "Марии Стюарт" Фридриха Шиллера Елизавета Первая бьется за единство нации, а Мария Стюарт мечтает то о войне Англии и Шотландии, где она станет королевой при помощи Рима, французов и испанцев, то о своих правах на английский престол. Шиллер написал эту пьесу почти через сто лет после создания Соединенного Королевства, но в Шотландии на протяжении веков не утихала боль от потери самостоятельности. И если Оскар Уайльд мог иронизировать над поэтическими опусами своей матушки, призывавшей к независимости Ирландии, то поэзия Йейтса, Синга, Шона О Кейси, пронизанная нетерпением свободы и горечью поражений, давала силы ирландским вольнодумцам, революционерам и мечтателям. Впрочем, бывали времена, особенно в середине ХХ века, в первое послевоенное десятилетие, когда, казалось, что все распри остались в прошлом, миллионы британцев соединились навечно, - прочтите "Заложника" Брендана Биена, где национализм высмеивается как отживший предрассудок - так весело и озорно. Но увы, такие времена, похоже, ушли в прошлое. Во время референдума Великобритания разделилась на две почти равные части, что в реальности означает деление на четыре региона: Англия, Уэльс, Шотландия и Северная Ирландия. И непонятно, кто получит полцарства за коня.

И вправду - как будто не читали Шекспира.