Эрнст Неизвестный: "Древо жизни" должно было стать зданием
Про объединяющие символы
Я считал, и до сих пор считаю, что именно в наше время, …когда раздоры, трудности, нужны не просто скульптуры к 2000-му году, нужны какие-то именно объединяющие символы… В действительности нам больше всего не хватает неких объединяющих символов, поступков… Не разъединяющих - объединяющих. Другое дело, скульптура не может подменить экономику, политику, геополитику… Но ведь это не задача скульптора. На том участке, на котором я могу быть полезным России, я и работал.
Когда-то я был, наверное, единственным в истории подпольным скульптором, который умудрялся лепить и еще сам отливать. Поэтому я и литейщик, и каменщик… Но я тогда был молод и одержим.
Про сон о "Древе Жизни"
В 50-е годы меня называли ревизионистом. Я на Урале работал учеником литейщика, а потом литейщиком на 50-м вагоностроительном заводе под названием "Металлист". Ночью я отливал скульптуры из отходов металла - с разрешения начальства. Мне их негде было хранить. И я хранил их на балконе своего дома. Потом мне это запретили, потому что балкон мог рухнуть.
Выставляться в Москве или где-либо у меня не было возможности. У меня была какая-то ужасно тяжелая бесперспективная жизнь. Я не высыпался, работал, и не знал, для чего я все это делаю. И даже у меня были такие странные мысли - сделать снаряд времени, какую-то металлическую капсулу, поместить туда свои работы, зарыть его в тайге уральской, - с пленкой. Наговорить потомкам, объяснить им, что мною двигало. Такие помпезные романтические отчаянные мысли. Я пил здорово, нужно сказать правду. И в одну ночь мне просто приснилось Древо жизни. Мне приснилось Древо жизни. Не в деталях - как схема. Как яйцо, состоящее из семи мёбиусов.
Тогда мне казалось, что "Древо жизни" должно было стать… зданием. План был таков: я даю только общую идею, а дальше подключаются художники разных направлений. Там должны были быть и кинетика, и психоделика, и гиперреализм… Я хотел объединить все художественные направления ХХ века. Проект этот очень живо обсуждался. Меня очень поддерживали друзья мои. Такие люди как Капица, Ландау, Курчатов… Туполев даже давал советы по конструкции, связанным с тектоникой, парусностью. Капица регулярно приезжал ко мне в студию смотреть, как продвигается дело. Кстати, самая большая коллекция рисунков к "Древу жизни" в Москве у Капицы находится. Бахтин говорил о "Древе жизни" в интервью Подгужицу, корреспонденту польской газеты. Востоковед Конрад принимал участие в этой работе. И кто-то из референтов ЦК, среди которых тоже были мои друзья Бовин, Карякин, Жилин, Загладин и которые знали о замысле "Древа жизни", предположил, что когда-нибудь там расположится здание ООН. Утописты были - молодые же люди. Мы все были детьми Великой Утопии… Я ощущал себя учеником Татлина, поэтому его идея III Интернационала как идея объединения Земли, была мною подхвачена.
Про рукотворное
Я, действительно, как ни странно, не огорчен, что мне жизнь не дала возможности построить 150-метровое здание-скульптуру. Таким образом я выступал бы в несвойственной мне роли режиссера. А сегодня это 7-метровое "Древо жизни", в котором больше 700-800 фигур, их я сделал собственными руками. Это рукотворная работа. В рукотворном труде, сохраняющем тепло рук человека, конечно, высшая магия искусства, какой не добиться индустриальным и коллективным производством.
Про "Книгу Иова"
Работа над "Книгой Иова" - часть работы над "Древом жизни". Основа, почва моего "Древа жизни", конечно, Библия. В этом смысле моя работа над иллюстрациями к Экклезиасту, к книге Иова и книгам пророков - это разработка сюжетов, которые уже есть и будут в "Древе жизни". Но образ священного дерева, дающего истоки всему живому, есть в преданиях всех народов, независимо от вероисповедания… Он есть у мусульман и буддистов, христиан и иудеев… Его можно найти в древнем скандинавском эпосе и знаменитых индийских философских поэмах... Это символ, близкий любому человеку, кем бы он ни был.
Про художников и пророков
Пусть не обижаются на меня мои коллеги, но вы когда-нибудь видели, чтобы люди стояли у памятника Марксу, скажем… Никто не смотрит - потому что неинтересно… А памятник Фальконе Петру - смотрят. Пусть это уже только реминисценции эзотеризма барокко, но тем не менее. Ранняя Мухина, будучи ученицей Бурделя, делала вещи очень интересные. Например, у нее есть Пьета замечательная. Даже ее "Ветер" или "Крестьянка" - они могут не нравиться, я не очень большой поклонник этих работ, мне "Пьета" нравится - но все равно в них есть ощущение пантеистической силы, тяжести земли… Это не просто муляжная фигура колхозницы…
Я сейчас иллюстрирую "Книги пророков", и там очень четко видишь, что элементы духовных больших прозрений и даже предвидения появляются в обществе, когда История приходит к нам на кухню. Скажем, во время войны, геноцида, любых катастроф, вдруг в человеческой душе просыпается ощущение вмешательства высших сил в судьбу человека. И тогда просыпается мистический опыт. Не только у пророков, но и у художников. Реже - политиков. Папа римский утверждал работы Микеланджело в невероятно тяжелое время. На листах, которые он утверждал, - следы осколков. В нескольких сотнях метров был противник, а он рассматривал эскизы к росписям. Искусство исчезает, когда уничтожается его спиритуальная природа, когда оставляют только прагматическую, пропагандистскую задачу.
Про народную культуру
Мне вообще народофобия - покровительственное отношение к простому народу - кажется плебейством, знаете, высокомерием дворника, который стал боссом. Он презирает весь народ, потому что этот народ не стал боссом. Это не значит, что нужно каждому лаптю кланяться или каждому хаму угождать! Моя жизнь сложилась так, что я побывал всюду, где положено побывать человеку моего поколения: на фронте, на лесах, в цеху, на каменоломне, в госпитале и т.д.
На заводе "Металлист", когда я лил свои работы, рабочие не понимали, что я делаю. "Какие-то коряги…". Но они были литейщиками. И я им сказал: "Ребята, вы знаете, как льется бронза, как она устремляется в формовочную землю, как она занимает это пространство…". Я выдавливал свои работы прямо в земле, так, как делались античные медали… "Вы посмотрите, когда бежит эта расплавленная масса, которая хочет занять наиболее удобное место. Так вулканическая лава бежит в лощинах, по рельефу местности. Вот я создаю наиболее красивый и удобный рельеф для этой бронзы." И они уже мне давали советы как более опытные люди: "А вот ты здесь придави. А вот сюда она побежит…". И они потом любовались, помогали мне, бесплатно оставаясь на час-два. Им это нравилось, это как игра была.
Но кто меня не понимал, и кто был моим врагом - это директор клуба! Его вкус остановился - что тогда было чрезвычайно прогрессивно - где-то на постимпрессионизме. Этот уральский интеллигент развился уже даже до искусства как бы неофициального… Он считал себя почти революционером. Но он был моим врагом. Почему? Потому что его культура была чисто книжной, отрешенной от расплавленного металла, тяжелого труда, чеканки…